68 
– Да.
– Не правда. Вы в нее влюблены.
– Да.
– Гадкий мальчик. – Она лизнула его подбородок. – Милый, надо бриться, – лизнула еще и еще раз, словно машинально чиркая спичкой по наждачной бумаге. «На мерзкий грех», подумал он, профессор пугает смертью в морской пучине, ллойдовский регистр, фотография матери, которой он не знал, на чердаке в чемодане, лицом книзу; Кейт. Он вытянул руку, нащупывая в темноте блондинку; на крутой тропинке она стояла чуть выше его; рука коснулась шелка и поползла вверх, где кончалось платье. Что это – пьяная грусть или трезвая тоска? – Там кто-то стоит на дороге, – сказал он. Блондинка дернулась вперед, вскрикнула, Энтони поскользнулся, поймал ее, опять поскользнулся и, удерживая равновесие, ушел пятками в землю. – Тут обрыв, – сказал он, – вы меня чуть не сбросили вниз. – Кто там?
– Откуда я знаю?
Они выбрались наверх к освещенным окнам на противоположной стороне отеля, где в беспорядке громоздились столы, тянулась балюстрада, сухо шуршали листья.
– Никого нет.
– Он идет впереди нас. Вон.
Блондинка снова вскрикнула, на этот раз ради эффекта; она играла драматическую сцену; застывшая в ужасе женщина, раскинутые руки, запрокинутое блестящее лицо; в воздухе запахло леденцами и сладкой парфюмерией. – Спрошу, что ему нужно, – сказал Энтони. – Farval, – переходя на шведский язык, хриплым от волнения голосом произнесла блондинка и вынула губную помаду. Обойдя отель кругом, Энтони вышел на дорогу. – Что вам нужно? – Сейчас человек стоял на свету. Он обратил к Энтони растерянное перепачканное лицо и остановился. Он был моложе Энтони, в рубашке без воротника, на ногах тяжелые ботинки, держался он застенчиво. – Что вам нужно? – повторил Энтони. Пока они сидели в ресторане, на улице прошел дождь. Энтони не стал подходить ближе. Человек промок до нитки; на одном ботинке отстала и хлюпала при ходьбе подошва.
– Forlat mig, – сказал молодой человек. Он перевел взгляд на влажно блестевшие туфли Энтони, потом на его белый галстук. Казалось, окружающее окончательно сбило его с толку – эта залитая светом дорога, целующаяся в темноте пара, блондинка у балюстрады, эти вечерние туфли и крахмальная сорочка; он как будто ожидал чего-то другого, он словно забрел в чужую компанию.
– Вы говорите по-английски? – Тот затряс головой и принялся объяснять по-шведски что-то важное и срочное. – Нючепинг, – уловил Энтони, – герр Крог.
Из темноты появилось бледно-желтое платье. – Что он говорит? – Но молодой человек уже замолчал.
– Милый, у тебя здесь есть автомобиль?
– Крога.
– Давай его найдем и немного посидим.
Увидев, что они уходят, молодой человек снова заговорил о чем-то своем.
– Послушайте, в чем дело? – спросил Энтони.
– Он хочет видеть герра Крога. Что-то насчет отца. Его уволили. Но отец знает герра Крога. Только при чем здесь мы? – Словно дорожные знаки, в ее речи мелькали акценты – американский, английский, вот возник обаятельный шведский:
– Милый Энтони, он просто зануда. – Освещенная прожекторами, отражаясь в лужах, она являла интернациональное воплощение; плохонькие столичные труппы наградили ее великим множеством акцентов, не оставив ни единого следа национальной принадлежности. – Говорит, что его фамилия Андерссон.
– Неприятности? – Зато Андерссон был вполне национален – тяжелый, открытый, не знающий других языков, кроме родного, и что-то вроде симпатии возникло между мужчинами, словно каждый признал в другом неудачника в чуждом мире.
– Так пусть войдет и сам ему все расскажет.
– С ума сошел! – ахнула блондинка. – Герр Крог близко не подпускает к себе такую публику.
– По-моему, он выглядит вполне прилично.
– Пойдем в машину, дорогой, а то скучно. – Как и полагается шикарной шлюхе, она презирала рабочих, была реакционна в самом точном смысле: у нее все устроилось, и она не желала оглядываться назад. Молодой человек терпеливо ждал окончания их переговоров.
– Иди и жди в машине, – сказал Энтони, – а я сбегаю и скажу Крогу.
– Что тебе дался этот урод?
– Я знаю, что значит вылететь с работы, – ответил Энтони.
– Он не вылетел. Он говорит, что работает в «Кроге». – В общем, ничего страшного, если Крог в кои-то веки поговорит со своим рабочим, – взорвался Энтони. – Парень насквозь промок. Нельзя же его здесь бросить! – И сделав Андерссону знак рукой, он заспешил к стеклянной двери. Тот пошел за ним, еле волоча ноги от усталости. Столб света в центре вестибюля, стены мягкого тона, глубокие квадратные кресла, звуки музыки из ресторана – все это безжалостно обступило замызганного усталого человека в тяжелых ботинках, выставляя его странным экспонатом, пугалом, попавшим сюда по прихоти злого шутника.
68 
