очень нудно 
34 
Еще много долгих минут Тристан лежал неподвижно, с ужасом вспоминая сон, думая, откуда взялась земля и почему вокруг темнота. Голова разрывалась от боли.
Он попытался сдвинуться с места. Земля зашуршала, послышались скрежещущие, надрывные звуки… Тристан застыл, пораженный страшной догадкой: его погребли заживо! Этот скрежет — его дыхание в могиле, где песок и земля набивались в рот.
Ужас охватил его, вызвал неудержимую дрожь, от слепой ярости боль в висках усилилась. Кругом вновь потемнело, и Тристан понял, что должен успокоиться. Ему не хватало воздуха. Он сглотнул, заставляя себя дышать медленнее и шевелиться осторожно.
Поначалу ему казалось, что он не сумеет сдвинуться с места. Руки и ноги не подчинялись ему, тело было расслабленным. Тристан собрался с силами и шевельнул пальцами. Его прошиб пот — предвестник страха. Поразмыслив, Тристан рассудил, что эта наспех вырытая могила никак не может быть глубокой. Двигая пальцами, он ощупывал камни. Пальцы начали кровоточить. Земля и камни мало-помалу раздвигались; наконец руку овеял прохладный воздух. Тристан осторожно стал высвобождать вторую.
Никогда в жизни ему не случалось выполнять столь тяжкую работу. Силы то и дело покидали его. Стиснув зубы, Тристан напрягся.
Наконец и вторая рука пробилась сквозь слой камней и земли. Господи, его едва забросали землей! Только из-за слабости все это показалось ему непробиваемой толщей. Он сбросил камни и землю с головы, встряхнулся и вздохнул.
Чтобы сесть, Тристану пришлось собрать остатки сил, сосредоточиться и осторожно приподнять торс. Но невыносимая боль в голове снова погрузила его во мрак.
Однако даже во мраке Тристан чувствовал, что жив. Через несколько минут тьма рассеялась. Он открыл глаза, огляделся и понял, что сейчас ночь. Внезапно Тристан закашлялся — свежий воздух обжег легкие. Успокоившись, он глубоко вздохнул и уловил соленый запах моря. Где-то рядом плескались волны.
Тристан вновь закрыл глаза и вдохнул сладкий ночной воздух, очищенный морем. Боль в голове понемногу утихала. Сделав над собой еще одно усилие, он сел.
Неярко светила луна, что было даже к лучшему: глаза Тристана не вынесли бы сейчас ослепительного солнца. Разглядев поблизости большой валун, он оперся об него и принудил себя встать. Но едва Тристан сделал шаг, как глаза опять заволокла серая пелена, и он упал. Выждав минуту, снова сел, убеждая себя набраться терпения. Ему пришлось долго ждать, пока клубящаяся серая мгла рассеялась.
В эти минуты он вдруг отчетливо вспомнил недавние события. С воспоминаниями вернулась и ярость. Его предали — вероломно, коварно предали. И опоили. Тристан так и знал, что эта особа лжет. Но лгала она так искусно, что уличить ее не удалось.
Еще больше его злило то, что он, с первых минут почуяв подвох, все-таки поддался ее чарам. Тристан вспомнил, как Женевьева Иденби упала на колени, моля и обещая, очаровывая, взывая к милосердию так искренне и трогательно, что он дрогнул, — и в ответ она нанесла ему смертельный удар. Да, эта «леди» своими руками попыталась убить его, почувствовав угрозу.
Тристан задрожал, понимая, что побывал на грани смерти.
— Я встану! — вдруг яростно воскликнул он. — Встану и буду жить! — Тристан уцепился за выступы камня и попытался выпрямиться. — Хотя бы для того, чтобы отнять у этой дьяволицы все, что ей принадлежит — замок, земли, честь… и гордыню, всю, до последней капли!
Клятва, произнесенная тихим и слабым голосом, все же подействовала на него. Угрожая отомстить Женевьеве, Тристан медленно поднялся, судорожно сглотнул, убрал ладонь с валуна и выпрямился.
С того места, где он стоял, открывался вид на замок Иденби. В глазах Тристана вновь помутилось. Покачнувшись и поняв, что вот-вот лишится чувств, он прислонился к валуну и торопливо огляделся. Тристан стоял среди мшистой низины, окруженной кустарником. Шатаясь и моргая воспаленными глазами, он попытался сделать шаг. Ноги отчаянно дрожали, он упал на колени и пополз на четвереньках, а затем глубоко вздохнул и лег, прикрыв глаза и борясь с тошнотой. Перед ним опять поплыл туман.
Проклятое вино! Вот если бы только смочить водой пересохшее горло! Но воды нигде не было. Тристану оставалось уповать лишь на то, что постепенно боль и тошнота утихнут.
Повернувшись на бок, он устремил взгляд на луну и вдруг понял, что надо делать: думать о Женевьеве Иденби. Вспоминать ее шелковистые волосы, умоляющие глаза, подкупающие и лишающие воли.
34 
