82 
— Мы еще вчера приехали в соседний город, чтобы сегодня рано быть у вас, — сказал Бруно. — Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь видел нас здесь. Я не сомневался в вашем сердечном приеме, но боюсь, что у вас могут быть неприятности, если узнают о нашем посещении.
— Не бойтесь ничего, — с добродушной улыбкой возразил старик, — я слишком незначительное лицо для того, чтобы мною интересовались в монастыре. Мой дом только тогда привлекал внимание властей, когда вы жили в нем. Да теперь и порядки в монастыре не столь строги, как раньше. На многое из того, что при прежнем настоятеле каралось, теперь смотрят снисходительно.
— Да, я знаю. Вместе с прелатом ушла и душа монастыря, его значение и сила, и я уверен, что скоро ему наступит конец. Я слышал, что бывший настоятель пользуется теперь большим влиянием в Риме, и, судя по собственному опыту, думаю, что это верно. Слишком много препятствий я встречал на своем пути и убежден, что они были делом рук прелата. Тем не менее ему не удалось обезоружить меня.
Бруно подошел к окну и стал смотреть на маленькие домики села, куда так часто входил с церковными требами. Отец Клеменс воспользовался тем, что внимание его бывшего помощника отвлечено, и, подойдя к Люси, прошептал ей несколько слов. Молодая женщина была поражена и с тревогой взглянула на мужа. Старик снова начал тихо просить ее о чем-то; Люси утвердительно кивнула головой и легкой походкой направилась к окну.
— Бруно, — сказала она, — оказывается, о нашем приезде все-таки узнали. Отец Клеменс сейчас сообщил мне, что у него еще со вчерашнего дня находится один господин, который непременно хочет тебя видеть.
— Видеть меня? — с удивлением повторил Бруно. — Почему же ему понадобилось прийти именно сюда? Ведь он мог с большим удобством поговорить со мной в Добре. Пусть лучше придет туда.
Отец Клеменс смущенно молчал. Он знал, что его бывший помощник отличается непоколебимым упрямством, а сам был слишком слаб и нерешителен, чтобы настаивать на своем желании. Но его выручила Люси. Она взяла мужа за руку и быстро подвела к открытым дверям соседней комнаты — на пороге стоял граф Ранек.
Увидев новобрачных, старик особенно остро почувствовал свое одиночество в эту минуту, когда перед ним стоял его сын рядом с прелестным молодым существом, доверчиво прильнувшим к нему.
Бруно отшатнулся от неожиданности, по-видимому, ему была тяжела эта встреча. Люси хотела оставить их вдвоем, но муж удержал ее.
— Останься, Люси, — сказал он, — у меня нет от тебя секретов, а тем более с графом Ранеком.
Молодая женщина подняла глаза на мужа и прошептала:
— Позволь мне уйти, Бруно! На этот раз я должна уступить тебя твоему отцу; ему будет больно, если я стану между вами.
Не ожидая ответа, она вынула свою руку из руки Бруно, и в следующий момент отец и сын остались наедине.
— Мы давно не виделись, Бруно, — начал граф, ближе подходя к нему, — неужели у тебя не найдется ни одного слова для меня?
Бруно промолчал и бросил беспокойно-нетерпеливый взгляд на закрытую дверь, скрывавшую от него Люси и отца Клеменса. Казалось, ему было неприятно, что его жена находится на попечении постороннего человека, хотя бы и на короткое время.
— Твоя жена почувствовала, что мне было бы тяжело говорить с тобой в ее присутствии, — строго сказал Ранек, — ты же, конечно, не избавил бы меня от унижения.
Вид у Бруно был не такой, чтобы граф мог надеяться на дружеский прием. На лице молодого человека появилось неприязненное выражение, а глаза холодно смотрели на отца.
— Во всяком случае, не я был бы виноват в вашем унижении, — сухо ответил он. — Ведь я не искал встречи с вами, вы сами этого хотели.
— Да, я хотел видеть тебя, — мягко подтвердил граф. — Мне сказали, что ты женился.
Ласковый тон графа всегда неприятно действовал на Бруно, ему в таких случаях хотелось быть особенно резким.
— Да, я женился, и нашего протестантского брака никто не расторгнет, — ответил он. — Хотя я и нарушил свою монашескую клятву, но жене останусь верен всегда, Бог недаром соединил перед алтарем мою жизнь с ее жизнью.
Губы графа задрожали при этом безжалостном напоминании о прошлом.
— Ты не можешь простить мне мою вину перед твоей матерью, — с тихой грустью проговорил он. — Я потом хотел исправить свою ошибку, но было уже поздно, я связал себя по рукам и ногам вторым браком. Если бы я признал действительным свой первый брак, то графиня и ее сын оказались бы в ложном, бесправном положении... Пойми это, Бруно!
82 
