Дрожащими руками натягивая платье, Эстер хотела сказать, что, если бы его здесь не было, то ничего не случилось бы, но испугалась, что выдаст себя, и сочла за лучшее промолчать.
— Я вам очень благодарна, — произнесла она сдержанно, и Гордридж поглядел на нее с подозрением, поскольку явно ожидал горячих возражений.
— Нам лучше поскорее вернуться, — объявил он, — иначе Эдвард подумает, что происходит черт-те что!
На обратном пути Эстер недоумевала, почему брат не пошел искать ее. Ему не следовало давать Гордриджу возможности укрепляться в своих подозрениях! Он ведь сам говорил, что будет стараться всячески проявлять любовь к ней, так почему же не делает этого?
Эдвард оторвал взгляд от блокнота, когда они подошли ближе; на лице его сияла радушная улыбка.
— Вы нашли ее? Прекрасно!
Гордридж что-то хмыкнул, а Эдвард нахмурился и вопросительно посмотрел на Эстер.
— Я купалась, — беспечно проговорила она и обиженно отвернулась.
Заходящее солнце превратило море в расплавленное золото. Слабый загар Эстер приобрел здоровый бронзовый оттенок, и все было бы чудесно, если бы не двусмысленность обстановки. Даже Эдвард понял, что сделал что-то не так.
— Я собирался сам пойти искать тебя, — заявил он, — но Филип справедливо заметил, что знает остров лучше меня и что у него есть одно предположение, где ты можешь быть.
И это должно было успокоить ее! Эстер нырнула в свою палатку, сказав, что хочет переодеться. Надевая белые хлопчатобумажные брюки и розовую рубашку, которую она завязала под грудью, она тщетно пыталась выбросить из памяти мгновение, когда Гордридж прижимал к себе ее обнаженное тело, а главное — прогнать мысли, которые ее посетили в этот момент… Но пришлось признаться себе: тогда она пожалела, что они с Эдвардом выдают себя за мужа и жену. Она и сейчас сожалела об этом… С другой стороны, если бы она не согласилась с рискованным планом брата, то никогда не встретилась бы с Гордриджем. Создавался какой-то замкнутый круг, из которого не было выхода…
После наступления темноты они еще долго сидели при свете звезд и ущербной луны. Мужчины говорили о разных вещах, в основном связанных с островами, а Эстер прислушивалась к модуляциям голоса Гордриджа. Этот голос мог быть мягким и глубоким, когда Гордридж говорил спокойно, и сразу становился резким, когда он возбуждался.
— А что вы об этом думаете, Эстер?
Она вдруг поняла, что к ней обращаются, а она не слышала ни одного слова, загипнотизированная его голосом, и взглянула на Гордриджа с виноватой улыбкой.
— Простите, я не слышала.
— Мы подумали, может быть, вы захотите присоединиться к нам завтра, чтобы не оставаться здесь наедине с собой?
Эстер по очереди взглянула на Гордриджа и брата, стараясь догадаться, чья это была идея.
— Я, признаться, собиралась начать работу над вашей книгой…
Голубые глаза изучающе впились в нее.
— Мне кажется, что вам следует сначала ознакомиться с островом. Он небольшой, всего два с половиной квадратных километра, но вы должны знать, где нас искать, если по какой-либо причине мы понадобимся вам. Я буду всегда ставить вас в известность о наших планах на день.
Это звучало разумно, но Эстер, прежде чем кивнуть, взглянула на брата, как бы прося согласия.
— Как скажете, — произнесла она наконец.
Гордридж прорычал что-то недовольное: ее ответ ему почему-то не понравился. Может быть, она с недостаточным энтузиазмом прореагировала на его предложение? Как бы то ни было, он вскочил со стула и пошел прочь, растворившись в темноте ночи.
— Что это на него нашло? — удивился Эдвард. — Он похож на рассерженного медведя с того момента, как мы сюда приехали!
— Он зол на меня, — с досадой сказала сестра.
— За что?
— Наверное, опять из-за Тома. Боже, как я ненавижу Гордриджа! Он просто невыносим! Не знаю, как я выдержу здесь в течение нескольких недель.
— Ты сможешь, сестренка, — успокоил ее Эдвард. — У него это пройдет. Поверь, сейчас он совершенно не похож на себя.
Эстер знала, что ради брата сделает все, что в ее силах. Но окажется ли этих сил достаточно?
В девять часов вечера они с Эдвардом решили лечь спать. Делать все равно было нечего, а Гордридж, вероятно, поднимет их рано утром. Солнце здесь восходит приблизительно в шесть часов, и к этому времени все обычно просыпаются.
Должно быть, Эстер устала больше, чем думала, поскольку сразу же уснула и крепко спала до тех пор, пока не расслышала, что кто-то громко стучит по каркасу палатки. Застонав, Эстер посмотрела на ручные часы. Так и есть — шесть часов!