Последние отзывы

  67  

В мерзком коридорчике, где пахло уборной, она торопливо и горячо продолжала:

– Ужас, что было вчера вечером… видишь ли, я всегда посылала им деньги… они ведь не понимают, что иногда человек остается без работы.

– Я уговорю их, – успокоил ее Малыш. – Где они?

– Будь поосторожней, – предупредила Роз. – На них нашла хандра.

– Где они?

Но было и так ясно, куда идти, – из коридорчика вела только одна дверь и лестница, устланная старыми газетами. На верхних ступеньках среди грязных пятен с газеты глядело смуглое детское личико Вайолет Кроу, изнасилованной и зарытой под Западным молом в 1936 году. Он отворил дверь: у закопченного кухонного очага с холодным погасшим углем сидели на полу родители Роз. У них был приступ хандры – они молча взглянули на него, равнодушные и надменные: маленький, тощий пожилой мужчина, лицо, как иероглифами, изборождено морщинами страданий, терпения и подозрительности; женщина – средних лет, тупая, злобная… Посуда была невымыта, печка нетоплена.

– У них хандра, – громко объяснила ему Роз. – Они не позволяют мне ничего делать, даже разжечь огонь. Честное слово, я люблю, когда в доме чисто. Наш дом таким не будет.

– Послушайте, мистер… – начал Малыш.

– Уилсон, – подсказала Роз.

– Уилсон. Я хочу жениться на Роз". Но поскольку она еще такая молодая, мне нужно получить ваше разрешение.

Они и не подумали ему ответить. Они охраняли свою хандру, как будто это была блестящая фарфоровая безделушка, принадлежавшая только им одним, что-то такое, что они могли показать соседям как «свое собственное».

– Бесполезно разговаривать с ними, когда у них хандра, – сказала Роз.

Из деревянного ящика на них смотрела кошка.

– Да или нет? – спросил Малыш.

– Ничего не получится, – повторила Роз, – пока хандра не пройдет.

– Ответьте на простой вопрос, – настаивал Малыш, – можно мне жениться на Роз или нет?

– Приходи завтра, – предложила Роз, – тогда у них не будет хандры.

– Не собираюсь я распинаться перед ними, – возразил он, – они должны гордиться…

Вдруг мужчина поднялся и отшвырнул ногой кусок угля, отлетевший в другой конец комнаты.

– Эй, ты, убирайся отсюда, – заорал он, – не хотим мы иметь с тобой дела. Не хотим, не хотим, не хотим!

В его застывшем, бессмысленном взгляде мелькнул какой-то пугающий фанатизм, напомнивший Малышу Роз.

– Замолчи, отец, не разговаривай с ним, – вмешалась женщина, оберегая свою хандру.

– Я пришел по делу, – ответил Малыш. – Если вы не хотите подзаработать… – Он оглядел грязную и жалкую комнату. – Я думал, может, вам пригодятся десять фунтов… – Он видел, как сквозь тупое, злобное молчание просачиваются недоверие, жадность, подозрительность.

– Не желаем мы… – начал было снова мужчина, но постепенно замолк, как граммофонная пластинка. Он погрузился в раздумье, видно было, как мысли его теснили одна другую.

– Не хотим мы ваших денег, – отрезала женщина. У каждого из них было свое упорство.

– Не обращай внимания на то, что они говорят. Все равно я здесь не останусь.

– Постой, постой, – остановил ее отец. – И ты помолчи, мать. – Затем он обратился к Малышу: – Мы не можем отпустить Роз… даже за десять бумажек… да еще с неизвестным человеком. Откуда мы знаем, что ты будешь хорошо с ней обращаться?

– Я дам вам двенадцать, – предложил Малыш.

– Дело не в деньгах, – возразил мужчина. – С виду ты мне нравишься. И мы не станем препятствовать, если Роз устроится получше… только очень уж ты молод.

– Пятнадцать – мое последнее слово, – предложил Малыш. – Берите или отказывайтесь.

– Ты ведь ничего не можешь сделать без моего согласия, – заметил мужчина.

Малыш слегка отодвинулся от Роз.

– А я не очень-то и рвусь…

– Давай в гинеях.

– Я вам сказал свои условия… – Он с ужасом оглядел комнату – никто не может упрекнуть его, что он не сделал все возможное, чтобы избежать этого, не совершать больше преступлений… Когда мужчина открыл рот, ему показалось, что он слышит голос собственного отца, и эта женщина в углу – его мать, он торгуется из-за своей сестры и не испытывает никакого желания получить ее в жены…

Он повернулся к Роз.

– Я пошел, – и почувствовал, как в нем шевельнулась жалость к добродетели, которую не смогли ни исковеркать, ни уничтожить. Говорят, что у святых есть… как это?… «героические добродетели», героическое терпение, героическая выносливость, но он не мог разглядеть ничего героического в этом костистом лице, в выпуклых глазах; во время перебранки, когда в денежной сделке ее жизнь ставилась на карту, на лице ее отразилась только робкая тревога.

  67