22 
— Но что, все-таки произошло? — всхлипывала я, — мне так ничего и не рассказали.
— Покупай билет на самолет и прилетай скорее, — взял трубку папа, — дома и поговорим.
Наконец, меня отпустили. За два дня я не с кем из выбравшихся не виделась. Нас держали в разных помещениях (или даже зданиях?).
Больше всего на свете я стремилась увидеть родных. Обнять маму, папу. Рассказать о себе. Конечно, меня предупредили, чтобы я особо не распространялась о расположении бункера. Я подписала кое-какие бумаги и поехала домой, в свою квартиру. Москва опустела. Военные предупредили, что долго находиться возле МГУ нежелательно, так же, как и в центре Москвы. Радиационный фон повышен, всех людей эвакуировали. В Подмосковье по-прежнему живут жители, работают предприятия, офисы, но центр оцеплен. Слава богу, моя квартира находилась в Бутово. Достаточно далеко от центра, чтобы не переживать за радиацию. Соседи оказались на месте.
— А мы сначала думали, что ты уехала к родителям, — сказала Мария Павловна с первого этажа, — но потом они сами приехали…
— Все хорошо, что хорошо кончается, — произнесла я многозначительную фразу, подходящую под все случаи жизни, и нажала кнопку лифта.
— Так, где же ты была, Наташа? — поинтересовалась соседка, сгорая от любопытства. Я только неопределенно пожала плечами, улыбнулась, и села в лифт.
За несколько часов до посадки в самолет я узнала по интернету все, что случилось в Москве за эти месяцы.
Оказывается, бомбы были сброшены не Америкой. Такие же ракеты, которые упали на Москву, разрушили так же здания в Нью-Йорке. В Пакистане исламисты получили контроль над военной базой с баллистическими ракетами. Был план одновременно направить ракеты на Москву и Нью-Йорк, натравив друг на друга две великие державы. Ядерную боеголовку активировать им не удалось. Поэтому террористы ограничились обычным взрывом «грязной бомбы» с радиоактивной начинкой. Одна попала в Москва-сити, другая в МГУ. Поэтому радиационное заражение все-таки присутствовало, но ядерного взрыва, слава Богу, не произошло. Здание МГУ рухнуло, погребя под собой вход в бункер, разрушив камеры и антенны. Так как людей в Москве на тот момент было не много, удалось избежать больших человеческих жертв. Война чудом была остановлена. В последний момент президенты двух стран связались по горячей линии и успели избежать полномасштабного конфликта. А через время поступила информация о захвате базы в Пакистане.
* * *
Мама и папа встречали меня в аэропорту Кольцово. Сначала я от волнения не могла вымолвить ни слова, только плакала и обнимала родителей. Потом, уже в машине я стала рассказывать свои приключения. Обходя наиболее неприятные моменты и те секретные данные, которые я обещала не разглашать. Глаза и мамы и папы были круглыми.
— Главное, ты жива, — подвел итог папа, — а каким способом ты спаслась — совершенно неважно.
Второй раз пришлось рассказывать брату с женой. Племянники, прыгавшие вокруг меня целый вечер, ушли спать, а мы сели на кухне в большом двухэтажном доме, на окраине Екатеринбурга, пили чай и обсуждали мои приключения. Папа в Москве работал нотариусом, и здесь уже нашел себе новую работу. Мама, всю жизнь проведя в гостиничном бизнесе, так же подыскивала себе занятие. И самое интересное, они решили остаться в новой столице навсегда. Купили уже два участка, где собрались строить дома, для себя и сына.
— Ты пока будешь жить у нас, — произнес папа, — а потом, когда встанем на ноги, купим и тебе жилье. В Москве сейчас делать нечего. Правительство здесь, беженцы из Москвы прибывают каждый день тысячами. В городе и пригородах идет грандиозное строительство жилых домов, центров, бизнес зданий. Так что совсем скоро Екатеринбург будет не узнать.
«Умеет же мой папа четко и грамотно формулировать цели и увлечь за собой народ», — улыбнулась мысленно я и пошла на второй этаж, где мне выделили мансарду.
Две недели я жила с родителями, наслаждалась покоем, солнцем, гуляла в саду, копалась в земле. Ела ягоды, ухаживала за цветами. И ни разу за все время не вспомнила о бункере. До сегодняшней ночи.
Ночью мне приснился Джон. Его глаза были черны и тревожны. Скулы заострились. Недельная щетина на подбородке придавала ему диковатый отчаянный вид. Он склонился над моей кроватью и спросил тихо: «Где ты? Что с тобой?» Я проснулась в холодном поту с колотящимся сердцем. Как я могла бросить Джона, даже не узнав, выбрался он или нет? Я же говорила, что люблю его, а только увидела впереди свободу, тут же бросилась прочь, лишь пятки засверкали. Меня охватил глубокий нестерпимый стыд, заставляя корчиться от душевной боли.
22 
