очень нудно 
43 
– Нет, но они над этим работают. Во всяком случае, они рады, что Датч вернулся к ним.
– А что насчет меня?
Тирни лишь пожал плечами вместо ответа.
– Да брось, Тирни, ты же видишь, я толстокожая. Выдержу.
– Они говорят, что это ты подала на развод. Ты настояла на нем.
– Значит, я самая бессердечная сука из всех когда-либо существовавших бессердечных сук.
– При мне они выражались не совсем так.
– Но почти так, не сомневаюсь. Жители Клири наверняка взяли сторону своего земляка. – Лилли вновь задумчиво смотрела на огонь. – Решение о разводе было принято не в гневе и не из злости. Я это сделала ради того, чтобы выжить, пусть и в одиночку. Датч так и не смог оправиться от смерти Эми и не давал оправиться мне. – Ей хотелось, чтобы Тирни понял то, чего никак не хотели понять все остальные. – Я стала для него подпоркой. Ему легче было опираться на меня, чем обратиться за профессиональной помощью и излечиться. Он стал для меня непосильным бременем. Я не могла тащить на себе еще и этот воз и продолжать собственную жизнь. Отношения стали ненормальными для нас обоих. Нам лучше было расстаться, хотя Датч по-прежнему отказывается признавать, что нашему браку пришел конец.
– Его можно понять.
Лилли отреагировала болезненно.
– Прошу прощения? Что ты имеешь в виду? – в голосе Лилли зазвучали напряженные нотки.
– Трудно обвинять его в том, что он сбит с толку.
– А почему это он сбит с толку?
– Любой мужчина на его месте был бы сбит с толку. Ты с ним развелась. Больше того, именно ты потребовала развода. И тем не менее сегодня, как только ты попала в беду, ты первым делом позвонила ему.
– Я объяснила почему.
– Все равно это сводится к одному: ты посылаешь своему бывшему мужу противоречивые сигналы.
Она ясно объяснила, какие причины заставили ее позвонить Датчу и попросить о помощи. Что ей за дело, поверил ей Тирни или нет? Она твердила себе, что его мнение для нее ничего не значит, и тем не менее его замечание задело ее. Она бросила взгляд на свои часы, но так и не поняла, какое время они показывают.
– Час уже поздний.
– Ты рассердилась.
– Нет, я устала. – Лилли взяла со стола свою сумку и начала рыться в ней.
– Мне не следовало так говорить.
Она отложила сумку и посмотрела на него.
– Да, Тирни, тебе не следовало так говорить.
Лилли ждала извинений, но он заговорил жестко и непримиримо:
– Что ж, Лилли, тут уж ничего не поделаешь. Знаешь, почему я лежу на этом собачьем коврике у очага, вместо того чтобы сесть рядом с тобой на диван? Знаешь, почему я даже не попытался тебя утешить, не обнял, пока ты оплакивала Эми? Только потому, что я сбит с толку не меньше, чем Датч, который не знает, как ты к нему относишься.
Лилли открыла рот, но слов не нашла. Опустив взгляд, она принялась теребить застежку сумки.
– Датч навсегда ушел из моей жизни, – медленно проговорила она. – Я не хочу, чтобы он возвращался. Ни в каком качестве. Но я допускаю, что испытываю к нему смешанные чувства. Я желаю ему всего только хорошего. Знаешь, он был футбольным кумиром. Часто забивал решающие голы в кубковых матчах. Вот этого я и желаю ему сейчас.
– Забить решающий гол?
– Добиться успеха. Эта работа в Клири дала ему возможность начать сначала. Он может доказать, что он хороший полицейский. Больше всего на свете я хочу, чтобы он здесь преуспел.
– Больше всего на свете… – задумчиво повторил Тирни. – Обязывающее заявление.
– Я отвечаю за свои слова.
– Ну, тогда, я полагаю, ты готова сделать все от тебя зависящее, чтобы помочь ему преуспеть.
– Безусловно. Но только практически я ничем не могу ему помочь.
– Ты даже не представляешь, как много ты можешь для него сделать!
С этими загадочными словами он встал, пробормотал какое-то невнятное извинение и направился в спальню или, возможно, в ванную.
Лилли проводила его взглядом. Она чувствовала себя растерянной, выбитой из колеи, как будто ее психотерапевт прервал сеанс в середине, когда ей еще так много нужно было сказать. Она почувствовала облегчение, когда Тирни сказал, что знает об Эми: самое трудное было позади. Трудно говорить о таких вещах с человеком, которого только начинаешь узнавать ближе. О чем-то подобном невозможно объявить в начале разговора, хотя она частенько испытывала желание именно так и поступить во избежание традиционного вопроса: «У вас есть дети?» Это вело к неизбежным объяснениям, за которыми следовало столь же традиционное: «О, мне так жаль! Ради бога, извините». И собеседник начинал чувствовать себя бессердечным и виноватым.
43 
