18 
Я наблюдала за тем, как люди менялись в лице, когда начинали разговаривать со мной. Сначала они выражали осторожность и изумление (наверно из-за того, как я появилась), а затем улыбку и признание.
Я глубоко вздохнула и испытала чувство гордости. А Гаррик подарил мне легкий поцелуй в щеку и сказал:
— Ты замечательно справляешься. Вот видишь, не о чем беспокоиться!
Я улыбнулась, но с кислым привкусом во рту. Это было хорошо… что я смогла заставить себя соответствовать такой жизни Гаррика. Просто хотелось, чтобы мне не приходилось для этого притворяться.
А мать Гаррика как почувствовала мою уязвимость в этот момент. Подошла к нам, поцеловала Гаррика в щеку и изучила его внешний вид.
— Так лучше. Намного.
Мельком глянула на мое платье, но ничего не сказала.
— Все идет нормально? Я видела, как вы разговаривали с миссис Эвехат. Она в порядке?
— Когда она была не в порядке? — спросил Гаррик. — Сколько ей уже? Сто лет?
А, я кивнула, вспоминая женщину, о которой они сейчас разговаривали.
Его мать пожала плечами.
— Кто ее знает? Уверена, что она еще и меня переживет, назло своим алчным детишкам, готовым умереть за ее наследство.
Я глубоко вздохнула, пытаясь не выдать своего отвращения от всего происходящего. Старая женщина, Маргарет ее звали, была такой милой. Она напомнила мне бабушку Кейда, и то время когда он нас познакомил, будучи в колледже. Старушка была доброй, но имела взрывной характер. А то, что ее дети видели в ней всего лишь денежные знаки, было ужасным. А еще ужаснее было то, что мать Гаррика, и даже самого Гаррика это нисколько не пугало.
Миссис Тэйлор повернулась ко мне и холодно произнесла:
— Ну что Блисс, расскажи мне о себе?
Вопрос не сложный. Но смогу ли я на него ответить по-умному? Или смогу рассказать то, что она хочет от меня услышать?
7
Гаррик
БЛИСС ЗАМЕШКАЛАСЬ, ПОТОМ открыла рот и собралась что-то сказать. Но ее прервал оклик моего отца:
— Гаррик! Сын!
Мы оба оглянулись, чтобы посмотреть, а отец еще раз позвал меня по имени. Он помахал рукой и сказал:
— Иди сюда на секундочку.
Я вздохнул.
— Иди, — сказала мама. — Ты же знаешь, он не отстанет.
— Он собирается втянуть меня в какой-нибудь разговор о делах. Я не хочу участвовать в этом, и уж точно не хочу втягивать в это Блисс.
— Тогда пусть она останется со мной.
Я постарался не показывать своего волнения на этот счет.
— О, нет, мам. Все нормально. Мы с Блисс будем держаться вместе, поскольку это, как-никак, наша помолвка.
— Ерунда, я думаю, что Блисс все равно не помешает отдохнуть от тебя. Если ты хоть немного похож на своего отца, то веселье бьет у тебя через край, — это, пожалуй, одно из самых приятных мнений, что я когда-либо от нее слышал в адрес отца. — Кроме того, если ты выделил мне всего лишь неделю на общение с моей будущей невесткой, то я должна использовать любую возможность.
Она говорила так, как тренер со своей лошадью, когда ее объезжает, или как следователь на допросе, пытающий сломить свидетеля. А глядя на лицо Блисс, можно было подумать, что ее собираются пытать путем опускания головы в воду, а не просто оставить пообщаться с моей матерью.
Я посмотрел в широко раскрытые глаза Блисс. Мне не хотелось оставлять ее одну со своей матерью, но она держала себя в руках с тех самых пор, как мы сюда спустились. А мама нацепила свою дежурную улыбку, и я понял, что здесь я проигрываю. По правде говоря, с моими родителями спорить невозможно. Если мой отец хотел со мной поговорить, значит, я должен это сделать. И если моя мать хотела, чтобы Блисс осталась с ней, значит, она этого добьется. Вот почему я не сообщал о своем решении покинуть Лондон. Бог свидетель, мы итак постоянно ругались. Все равно, что маятник, чем старше я становился, тем дальше я раскачивался от убеждений и привычек своих родителей во всех отношениях. Так я не говорил им о своем отъезде до тех пор, пока уже не оказался в Штатах и не позвонил им с телефона-автомата.
В мой последний год перед университетом жизнь завертелась так быстро. События разворачивались быстрее, чем я успевал за ними следить, это было все равно, что пытаться остановить булыжник, скатывающийся с холма. Вся моя жизнь была расписана наперед, да и не жизнь это была, а больше сопротивление. Я это ненавидел, но и не знал, как прекратить, поэтому просто уехал, чтобы начать с чистого листа.
18 
