21 
Но истина состояла в ином. Истина состояла в том, что у мельницы было свое назначение и генерируемая ею энергия не расходовалась впустую; мельница управляла одними из небольшого числа ворот, которые вели из Ада, и именно поэтому на другой стороне долины прятались два небольших павулеанца.
«Нет, мы погибли, окончательно погибли, Ирин».
«Мы там, где мы есть, моя любовь. Смотри. Выход отсюда вон там, перед нами. Мы не погибли и скоро убежим. Скоро мы будем дома».
«Ты знаешь, что это не так. Это сон, всего лишь сон. Предательский сон. Вот это и есть настоящее, а не то, что, как нам кажется, мы помним из прошлого. Само воспоминание — это часть пытки, оно усиливает нашу боль. Мы должны забыть то, что, как нам кажется, мы помним из прошлой жизни. Никакой прошлой жизни не было. Ничего, кроме того, что есть сейчас, нет, не было и не будет. Вечность. Это вечность. Только это и есть вечность. Смирись с этой мыслью, и тогда хотя бы мы не будем страдать от несбывающейся агонии надежды».
Они прятались, сидя на корточках во внутренней части оборонительной рогатки, на гигантские крестовины которой были нанизаны полуистлевшие тела. Эти тела и все другие тела вокруг них, лежавшие на этом склоне холма (а на самом деле и все остальные тела в Аду, как казавшиеся живыми, так и явно мертвые, включая и их собственные), были по форме павулеанскими: четвероногие, длиной полтора метра, с большими круглыми головами, из которых выходили два маленьких хобота, в высшей степени цепких, с маленькими выступами на конце, напоминающими короткие пальцы.
«Агония надежды? Ты послушай, что ты говоришь, Чей. Надежда — это все, что у нас есть, моя любовь. Надежда дает нам силы. Надежда — не предательство! Надежда не жестокая и не безумная, в отличие от этого извращенного бытия; она разумна, справедлива, она — только то, что мы можем ожидать, что мы вправе ожидать. Мы должны бежать. Должны! И не по эгоистичным причинам, спасаясь от пыток, которым нас здесь подвергают, а для того, чтобы рассказать правду о том, что мы здесь пережили, в Реале, там, где когда-нибудь каким-нибудь образом смогут как-то исправить это».
Два павулеанца, которые сейчас прятались под укрытием разлагающихся тел, звались — в привычной форме, которую они использовали, обращаясь друг к другу — Прин и Чей, и они в течение нескольких месяцев вместе путешествовали по нескольким районам Ада, постоянно держа путь к этому месту. Теперь они, наконец, оказались вблизи него.
Они ничуть не напоминали павулеанцев в добром здравии. Цельным оставался только левый хобот Прина, тогда как другой являл собой рваную культю после того, как случайный демон походя нанес ему удар мечом. Отравленный меч оставил рану, которая не заживала и постоянно болела. Его целый левый хобот был оцарапан этим же ударом, и Прин морщился от боли при каждом движении. Вокруг шей у них было по затянутой петле колючей проволоки, наподобие пыточной версии ожерелья, колючки врезались им в кожу, испещренную от этого кровоточащими рубцами и зудящими, чешуйчатыми струпьями.
Чей хромала, потому что обе ее задние ноги были сломаны через несколько дней после того, как они вошли в Ад; ее переехал один из бесконечной колонны джаггернаутов, сделанных из костей и железа и перевозящих искалеченные тела из одной части Ада в другую. Джаггернауты двигались по дороге, вымощенной бугорчатыми, намозоленными спинами несчастных, зарытых в нее.
После этого Прин несколько недель, пока заживали переломы, носил ее на себе, но кости ее ног так и не срослись как подобает; в Аду кости никогда не срастаются.
«Ты ошибаешься, Прин. Никакого Реала нет. Внешней реальности не существует. Есть только вот это. Может быть, тебе необходимо это заблуждение, чтобы смягчить боль от того, что ты здесь, но в конечном счете лучше принять истинную реальность: кроме этого, ничего нет, не было и не будет».
«Нет, Чей, — сказал он ей. — В данный момент мы в кодировке, мы призраки в этом субстрате, мы одновременно реальны и нереальны. Никогда не забывай этого. Сейчас мы существуем здесь, но у нас была и есть другая жизнь, другие тела, в которые мы вернемся в Реале».
«В Реале, Ирин? Мы реальные дураки, дураки, что пришли сюда, если то, что ты говоришь, правда и мы пришли откуда-то из другого места; дураки, что думали, будто сможем сделать здесь что-то полезное, и уж определенно дураки, что думали, будто сможем вырваться из этого жуткого, грязного, отвратительного места. Теперь это наша жизнь, даже если прежде и была другая. Прими ее, и она, может быть, станет не столь ужасна. Это и есть Реал, это то, что ты видишь, чувствуешь, обоняешь вокруг себя. — Чей вытянула правый хобот, и его кончик почти коснулся частично разложившегося лица молодой женщины, нанизанной головой вниз на одну из крестовин рогатки, ее пустые глазницы безучастно смотрели на пару, прячущуюся внизу. — Пусть он и ужасен. Так невыносимо ужасен. Такое ужасное место. — Она посмотрела на своего дружка. — Но зачем еще ухудшать его обманом надежды?»
21 
