20 
Я ткнул пальцем в карту и вторично произнес:
– А как насчет Португалии. Какая она, Португалия?
– Агломерация сардин. – Он употребил слово, которое сам едва ли понимал, не говоря уже обо мне. – Оставь в покое Португалию. Тебя в школе учили стихам, малыш?
Я прочел стихи, которые нас заставляли в школе учить наизусть. Сейчас я их забыл, но в них говорилось про доблестного Горация, который удерживал какой-то мост. Капитан прервал меня:
– По мне, так лучше уж неделю подряд смотреть «Кинг-Конга». – И извиняющимся тоном добавил: – В общем-то, я не очень люблю поэзию, но вот есть стихи одного малого по имени Киплинг, которые застряли у меня в голове. О, его бы не поняли в твоей школе. «Доблестный Гораций», – с презрением повторил он. – Разве это имя для мужчины! А вот Киплинг описал чувства мужчины – во всяком случае, такого, как я. Он будто обращается ко мне. Может, если б Лайза тоже так чувствовала, нас бы уже давно тут не было, мы были бы богатые и жили покойно и уютно.
– Разве тут вам не покойно? – спросил я.
Он не ответил на мой вопрос – во всяком случае, впрямую. Он произнес:
- Храни, Господь, какой-то остров свой,
- Где не знакомы жители с войной.
- Храни, Господь, тот вольный край земной,
- Где правят справедливость, мир, покой.
– Это поэзия? – спросил я.
– Поэзия, настоящая поэзия, Джим. Она обращена к тебе. А этого твоего «доблестного Горация» можешь послать подальше. Знаешь, что я вижу в мечтах?
Непонятно почему, я сказал:
– Черепах?
– Черепах! Вот уж никогда не видел черепах. С какой стати мне должны видеться черепахи? Я мечтаю с открытыми глазами, а не когда сплю. Я мечтаю об этом золоте, которое везли через Панаму мулы и которое захватил Дрейк. Я мечтаю, как мы все трое станем богатыми, будем жить в богатстве и покое, я мечтаю, чтобы Лайза могла купить себе что только пожелает.
– Она тоже об этом мечтает?
– Я прекрасно знаю, что не мечтает, и не думаю, чтобы ей нравилось, что я мечтаю.
Я постарался описать типичный урок Капитана, но хорошо понимаю, что мое описание не может быть фактически точным. Все это извлечено из памяти, а память одно отбрасывает, другое меняет – так же как Капитан, рассказывая о своих военных испытаниях, вполне возможно, изменил немало фактов. Случалось, Лайза присутствовала на уроке, и, когда она бывала с нами, я замечал, что ее любимый рассказ о побеге в Испанию, – которому находилось место даже в уроках Капитана по языку, а также по географии (как-то раз он даже попытался преподать мне с помощью этого рассказа немного современной истории), – обрастал разными подробностями и подробности эти не всегда были одинаковы: должно быть, в присутствии Лайзы Капитану хотелось, чтобы его рассказ был поинтереснее. Возможно, думалось мне иногда, он намеренно немного подвирает. К примеру, описывая мне свой побег с товарищами через Пиренеи, он рассказывал – вот в этом я уверен, – как они лежали в темноте, прислушиваясь, не раздастся ли звук шагов немецкого патруля, а потом, когда Лайза сидела с нами, добавил одну драматическую подробность – как сверху сорвался камень и ударил его по лодыжке, так что в сырую погоду он и по сей день чувствует боль и даже начинает прихрамывать, чего я лично ни разу не наблюдал.
Борода продержалась у Капитана не больше недели или двух. Однажды утром, спустившись к завтраку, я обнаружил, что он старательно сбривает ее. Одновременно насвистывал что-то и, наверное, потому дважды порезался.
– Никогда не чувствовал себя уютно с этой штукой, – сообщил он мне. – Она всегда мне напоминает те черно-копотные дни в Пиренеях. Вот там и речи не могло быть о бритье. Так или иначе, Лайзе не нравится борода. Она говорит, что щетина колется. – С бритвой в руке он обернулся к Лайзе, готовившей чай. – А так тебе нравится, Лайза?
– Мне вовсе не нравится видеть тебя в крови.
– Небольшое кровопускание никому еще не вредило.
Я уверен, что он именно так и сказал: эта фраза по непонятным причинам на многие годы застряла у меня в голове. К тому же это были последние слова, которые он произнес перед тем, как исчезнуть на несколько недель, а он в тот вечер не вернулся к ужину, и на другое утро за завтраком его тоже не было.
– Где Капитан? – спросил я.
– Откуда же мне знать? – сказала Лайза тоном, которым теперь кажется мне почти криком отчаяния.
– Но он же сказал, что у нас будет еще один урок истории, – заскулил я со свойственным моему возрасту эгоистическим разочарованием, тем более что, как я и опасался, Лайза тут же заменила его уроком закона Божьего.
20 
