37 
– Спорим, вы так не делали, – сказал Ной.
– О, ты бы очень ошибся, если бы так решил. Слышал бы ты, какие обещания раздавал я, когда сам был мальчишкой. Знаешь, всю свою жизнь мой отец только и делал, что пекся о моем благополучии, а я снова и снова его подводил. Убегал, искал приключений, попадал во всяческие неприятности. И если хочешь поговорить об обещаниях – что ж, я всю свою жизнь вынужден жить с одним нарушенным словом. А не хочешь ли ты чаю? Или, быть может, кофе?
– Я не пью ни кофе, ни чай, – ответил Ной и скорчил такую рожицу, словно только что съел целый бочонок гнилых яблок. – Но выпью стакан молока, если у вас есть.
Старик открыл холодильник и на миг весь в нем зарылся, а вынырнул с заиндевевшим кувшином холодного молока. Налил Ною высокий стакан и поставил перед ним на стол. Потом снова взял полено и стамеску и опять принялся за работу.
Ной отпил глоток молока и сунул руку в сундучок. Выбрал еще одну марионетку – и невольно улыбнулся. У куклы были очень тощее тело и очень квадратная голова; похоже, резали ее с человека, составленного из геометрических фигур, а не из туловища, рук и ног.
– А, мистер Квакер, – сказал старик, увидев, что достал мальчик, и сам слегка хохотнул, качая головой. – Очень странно, что мой отец его вырезал. Потому что мистер Свистл заинтересовал меня бегом, а вот мистер Квакер показал, сколькими разными способами можно пользоваться этим моим даром. Ты, Ной, говоришь об обещаниях. А я своего не выполнил из-за мистера Квакера. Нарушил слово, данное отцу.
Глава семнадцатая
Мистер Квакер
Вскоре после встречи с Королем и Королевой (сказал старик) я как-то раз вернулся домой из школы и глазам моим открылось весьма необычное зрелище: в лавке стоял покупатель и разговаривал с Паппо. Не помню, когда такое случалось в последний раз, – обычно в лавку заходили только осел и такса. И лишь осознав, что я встал в дверях, колокольчик надо мной звякнул вполсилы. Тогда человек у прилавка обернулся и радостно хлопнул в ладоши.
– А это, должно быть, ваш сын, – громко и как-то причудливо произнес он.
– Он и есть, – тихо подтвердил Паппо.
– Не такой рослый, каким я его себе представлял.
– Ну, он же еще маленький, – сказал Паппо. – Подрастет. Вообще-то он только начал.
– Гм-м, ну, я думаю, – произнес человек, подошел ко мне широким шагом и схватил за руку, а затем яростно ее потряс. – Позволь представиться. Моя фамилия Квакер. Бартоломью Квакер. Вероятно, ты обо мне слышал.
– Нет, сударь, – признался я.
– Ох, господи, – сказал мистер Квакер, и весь лоб его съежился лестницей морщин. – Какое разочарование. И существенный удар по моей гордости. Но ничего. Я официальный выборщик в деревенскую команду на Олимпийские игры этого года. Про них-то ты, я надеюсь, слышал? – И он повернулся к Паппо и утробно захохотал, словно неимоверно сострил.
– Нет, сударь, – снова ответил я и пожал плечами.
– Ты никогда не слышал об Олимпийских играх? – изумился мистер Квакер. Он весь подался ко мне и снял очки, чтобы получше меня рассмотреть. – Не может такого быть!
– Мы ведем очень тихую жизнь в нашей лавке игрушек, мистер Квакер, – сказал ему я. – Боюсь, мне совсем не доводилось посмотреть окружающий мир. Хотя вот недавно я навещал Короля с Королевой и…
– Но мальчик мой, – не дал мне договорить мистер Квакер, – Олимпиада – величайшая спортивная экстраваганца, которую когда-либо знал свет. Она устраивается, чтобы укреплять братство между нациями и прославлять необычайные спортивные достижения. Некоторые атлеты всю свою жизнь тренируются, лишь бы участвовать в этих играх, а олимпийская медаль – прямо-таки вершина их карьеры.
– Да, кажется, очень веселая штука, – ответил я и стал переминаться с ноги на ногу, словно бежал на месте, чтобы кровь не застаивалась. – Мне кажется, вы хотите, чтобы я принял в них участие, нет?
– Ну разумеется же! – воскликнул мистер Квакер и в восторге закивал головой. – Вести о твоих успехах в беге распространились по городам и весям. И стыдно сказать, но эта деревня не выиграла ни одной медали со времен великого Дмитрия Капальди. Мы надеемся, что как раз ты все это у нас изменишь. Бремя этих надежд слишком велико для юных плеч, но, судя по тому, что я слышу, твои вдобавок еще и сильны, а потому выдержат его. Что скажешь? Ты нас не разочаруешь, правда?
– Если Паппо меня отпустит, – ответил я, глядя на отца, – мне бы очень хотелось.
37 
