25 
— Все в порядке, — успокоил ее Мэтт. — В общем-то, в какой-то степени она права. Вы ведь, в сущности, совсем меня не знаете. Я вполне мог бы оказаться дурным человеком, как она сказала. Она имела полное право не доверять мне. Да и ты тоже, малышка.
— Но почему? Вы ведь так добры ко мне, даже помогли нарисовать Муссу задние лапы. И получилось очень здорово! Я сохранила рисунок, — похвасталась она.
— Что — так понравился? — ехидно хмыкнул Мэтт.
— Еще как! — Пип заулыбалась. Убедившись, что Мэтт покончил с сандвичем, она протянула ему яблоко. Мэтт разломил его пополам и протянул ей половинку. — Нет, я сразу поняла, что вы хороший. С самой первой минуты.
— Это как же? — От удивления глаза у Мэтта полезли на лоб.
— Просто знала, и все. У вас глаза добрые.
Только они делались тоскливыми, когда он рассказывал ей о своих детях. Впрочем, это лучше, чем если бы ему было все равно.
— У тебя тоже хорошие глаза. Знаешь, я бы с радостью тебя нарисовал. Может быть, даже сделал бы твой портрет. Как тебе эта идея?
Сказать по правде, Мэтт мечтал о портрете с того самого дня, как увидел Пип.
— Держу пари, мама будет рада. Может быть, я даже подарю ей его на день рождения.
— А когда у нее день рождения?
— Десятого декабря, — серьезно ответила девочка.
— А у тебя? — спросил он.
Нельзя сказать, что Мэтт стал таким уж страстным поклонником ее матери, но ради Пип он готов на все. Она до боли напоминала ему Ванессу. Но Пип нравилась ему и сама по себе. Отважная малышка, с восхищением думал Мэтт. Подумать только — вырвала у матери разрешение прийти на берег, да еще убедила ее извиниться за свою выходку! Непостижимо! Женщина, что еще вчера поливала его грязью, была не из тех, кто согласится взять свои слова обратно — разве что под дулом пистолета. Может быть, Пип и вправду раздобыла где-то пистолет?
— А у меня в октябре — почти сразу после того дня, как погибли отец и брат.
— И как вы отметили его в прошлый раз? — спросил Мэтт, просто чтобы поддержать разговор.
— Пошли с мамой в ресторан.
Обед проходил ужасно. После катастрофы прошло всего несколько дней. Мама вообще забыла о ее дне рождения. Не было ни именинного пирога, ни свечей… вообще ничего. Она едва могла дождаться, пока все закончится.
— А вы с мамой часто куда-то ходите?
— Нет. Раньше ходили. До того… ну, вы понимаете. Папа любил водить нас в ресторан. Но там такая скука смертная. Мне всегда надоедало.
— Да ну? Не могу поверить. По-моему, тебе вообще никогда не бывает скучно.
— Так это только с вами, — с очаровательным кокетством призналась Пип. — Мне нравится рисовать.
— Мне тоже нравится рисовать — особенно вместе с тобой.
Он вручил ей лист ватмана и карандаш. Подумав, Пип решила, что нарисует птицу, одну из чаек, шумно сновавших по берегу в двух шагах от них и испуганно разлетавшихся в разные стороны, как только Мусс принимался их облаивать. Потом она передумала, решив, что чайка — это слишком сложно. Лучше она нарисует лодку. С тех пор как они стали рисовать вместе, у нее получалось все лучше и лучше. Пип делала большие успехи. Конечно, ей всегда нравилось рисовать, но в этом была и заслуга Мэтта.
Незаметно пролетело несколько часов. День выдался жаркий — один из тех солнечных дней, которые так редко бывают в Сейф-Харборе. Пип не спешила вернуться домой. Больше не нужно никого обманывать, она могла просто сказать, что рисовала на берегу. Около половины пятого она неохотно встала. Дремавший рядом Мусс тут же проснулся и вскочил на ноги.
— Собираетесь домой? — с теплой улыбкой поинтересовался Мэтт.
Глядя на него, Пип подумала, что теперь, когда он улыбается, он гораздо больше напоминает ей отца, хотя отец улыбался не так уж часто. Он всегда казался серьезным — может, оттого, что считался таким умным, подумала она. Все вокруг взахлеб твердили о том, что отец, дескать, настоящий гений, и Пип сильно подозревала, что так оно и было. Из-за этого все охотно мирились с его выходками. Порой Пип казалось даже, что ему запросто могло сойти с рук все, что угодно.
— Мама возвращается домой примерно в это время. После групповых занятий она такая усталая! Иногда просто падает на постель как мертвая и тут же засыпает.
— Наверное, тяжелая штука — эти занятия.
— Не знаю. Она никогда о них не говорит. Может быть, на них часто плачут. — Думать об этом тяжело. — Так я приду завтра? Или во вторник, если вы не против. — Раньше она никогда так не говорила, но ведь теперь мама позволила ей приходить!
25 
