54 
— Мы не могли отправиться в Европу, но объехали все Британские острова. Мы ездили верхом и охотились в Ирландии, обошли всю Шотландию, поднимались на Сноудон. Все, что я делал вместе с Роландом, было наслаждением. Он стал для меня старшим братом, которого мне, единственному ребенку в семье, всегда не хватало. Роланд умел будить мой разум, и я начал серьезно интересоваться вещами, которые раньше вызывали у меня только скуку. Он прожил у нас до моего последнего года в Итоне. В тот год мы вместе поехали на Рождество в дом моих родителей.
Воспоминания давались маркизу тяжело, но он продолжал рассказывать с необычной для него откровенностью:
— Возможно, вы не знаете, но мой отец был намного старше матери. Она вышла замуж в семнадцать лет, а следующим летом уже родился я. Она была такой веселой и красивой, что я воспринимал ее скорее как старшую сестру.
В голосе Уэйна появились жесткие нотки.
— Наверное, как это свойственно молодости, я был довольно недогадлив. На Рождество отец был болен и оставался в своей комнате, но дом, казалось, светился счастьем.
Маркиз совершенно погрузился в прошлое.
— Моя мать присоединилась к нам, и мы вместе катались на коньках по замерзшему озеру, съезжали на санях по заснеженным горкам в парке и скакали по лесу, по вечерам собирались у фортепиано и пели под аккомпанемент матери старые песни и баллады.
В его голосе зазвучала горечь.
— У меня никогда не возникало ни малейшего подозрения о том, что происходило, пока однажды утром я не нашел записку, подсунутую под мою дверь.
— Они убежали вместе! — воскликнул генерал.
— Они направлялись в дом Роланда в Корнуолл. Мать просила меня сообщить отцу, что она никогда не вернется.
— Это было очень жестоко, — заметил генерал.
— Я решил остановить их, оделся и поспешил в конюшню. Там мне сказали, что они с Роландом выехали на рассвете.
Уэйн, повернувшись спиной к генералу, остановился у окна и невидящими глазами уставился в сад.
— Они опередили меня на целый час, но я поскакал за ними.
— Что же случилось дальше?
— Ночью был сильный мороз, и дороги обледенели. Экипаж, в котором они уехали, столкнулся на повороте с каретой милях в пятнадцати от дома.
— Они пострадали?
— Они оба погибли!
Последовало долгое молчание. Затем генерал спросил:
— И что же вы сделали?
— Я вернулся домой и рассказал отцу, что мы втроем решили съездить в соседний городок: Роланд и мама в карете, а я верхом, поэтому я выехал позже.
— И он ничего не заподозрил?
— Ни у кого не появилось никаких подозрений. Никому и в голову не пришло, что моя история целиком выдумана.
Генерал ожидал продолжения. Зачем этот надменный молодой аристократ посвятил его в самую позорную тайну своей семьи?
— Я рассказал вам об этом, — произнес маркиз, будто бы прочитав мысли своего бывшего командира, — чтобы вы поняли, почему я поклялся, что никогда не допущу повторения подобной истории. Я поклялся, что никто и никогда больше не причинит мне такую боль.
— Вам показалось, что вас предали? — сочувственно спросил генерал.
— Именно это я и почувствовал, — с горечью ответил маркиз. — Моя мать была готова бросить меня, а человек, которого я любил как брата и которым восхищался как героем, готов был разрушить мой дом и счастье моего отца! Что еще я мог чувствовать, по вашему мнению?
Сэр Александр не отвечал, и через некоторое время Уэйн добавил уже более спокойным тоном:
— Теперь вы, возможно, поймете, почему люди говорят о моем равнодушии или, как это называет Араминта, об отчужденности.
Он опять повернулся к окну.
— Эта трагедия сильно подействовала на меня. Я никогда — и это истинная правда, генерал, — не ухаживал и не отвечал на знаки внимания со стороны замужних дам. Я общался только со жрицами Афродиты, которые знали правила игры.
Теперь генералу стало ясно, отчего прекрасные дамы высшего света часто с такой горечью отзывались о маркизе.
Нет ничего более оскорбительного для женщины, чем отвергнутая любовь, даже если это любовь на час.
После паузы маркиз сказал:
— Я никогда не говорил женщине, что люблю ее, потому что никогда не любил до сих пор.
И снова наступило молчание.
— Я мечтал о любви, господи, как я жаждал любви, но никогда не признавался себе в этом. — Сэр Александр хотел заговорить, но Уэйн тихо продолжил: — Именно поэтому я и не понял, что значила для меня Араминта, пока не потерял ее.
54 
