45 
Когда наконец Крусадер миновал финишный столб и толпа всколыхнулась, приветствуя победителя, Демелса почувствовала, что у нее перехватило дыхание, а на глазах выступили слезы — так велика была ее вполне бескорыстная радость — она никогда бы не решилась делать ставки.
На каждых скачках наступал момент, когда она бывала счастлива наблюдать триумф лошади — из любви к искусству, а конный спорт и был ее в глазах таковым.
Однако на этот раз к радости примешивалась немалая толика гордости. Демелса имела все основания считать себя причастной к успеху Крусадера.
Если бы она не проявила бдительность и, надо честно признаться, если бы она не решилась поступиться благоразумием — сэр Фрэнсис, поставивший на Гульдибранда, мог бы добыть себе нечестным путем целое состояние.
— Вчера вечером произошли странные события, мисс Демелса, — доложила хозяйке Нэтти рано утром.
— А что случилось? — стараясь ничем не выдать себя, поинтересовалась Демелса.
— Двое негодяев пытались отравить Крусадера, но его милость выследил их и, по словам Эббота, вмиг уложил обоих, как профессиональный боксер.
— Какой ужас! — искренне воскликнула Демелса, снова переживая вчерашний испуг. — Только подумать, что такое могло произойти в нашей конюшне!
— Какая низость! — поддержала ее возмущение Нэтти. — Злоумышленников передали полиции, так что негодяи получат по заслугам. А один из гостей его милости поторопился покинуть дом, ни с кем не прощаясь.
— Кто же это был? — спросила Демелса, понимая, что должна проявить любопытство, иначе это вызовет подозрения.
— Сэр Фрэнсис Вигдон, — объявила Нэтти. — У меня в голове не укладывается, что джентльмен и друг его милости оказался замешан в подобную гнусность.
— У меня тоже, — кивнула Демелса. По пути на скаковое поде Эббот ни о чем больше не мог говорить, как только о ночном происшествии.
— Во всем я, старый дурак, виноват, — корил себя старик. — Когда еще сломался этот паршивый замок, а я и в ус не дул. Хотя, с другой стороны, нам ведь никогда не было особой нужды запирать конюшню. Что там было красть, кроме старой упряжи и прелой соломы?
— Впредь надо быть осторожнее, — заметила Демелса. — А вдруг кому-то вздумается вывести из строя нашего Файерберда накануне субботних скачек.
— Не иначе, как через мой труп! — заверил Эббот. — Уж теперь, помяните мое слово, никому спуску не дам! Он прыснул в кулак:
— Повезло его милости! Проснулся аккурат вовремя и сразу — в конюшню, словно сердце у него почуяло, что там орудуют те негодяи.
— Сердце почуяло? — переспросила Демелса.
— Сам Доусон сказал об этом лично мне, — не без гордости пояснил Эббот.
Демелса улыбнулась: граф Треварнон благоразумно взял на вооружение подсказанное ему объяснение.
— Его милость, несомненно, очень удачливый джентльмен, — заметила Нэтти.
— Как сказать, — возразил Эббот. — Наверное, стал удачливым, когда вырос. Но мистер Доусон рассказывал, что старый граф был натуральный тиран и его сын страдал от крутого его нрава наравне со всеми в доме.
— Тиран? — заинтересовалась Демелса. — Это в каком же смысле?
— Мистер Доусон сказал, что в доме все дрожали: чуть что, милорд приходил в неописуемую ярость, и тогда от него доставалось всякому, кто попадался под руку. И еще Доусон рассказывал, что молодой господин рос, всеми заброшенный.
— Заброшенный? — У Демелсы от негодования округлились глаза.
— Ну, он выразился по-ученому:» в небрежении «, — поправил себя старый конюх. — Вам-то повезло, мисс Демелса. Уж как о вас пеклись покойные папочка и мамочка! Да что там говорить, ведь у многих очень благородных господ дети растут, как сироты, все с нянями да гувернантками, а родителей неделями в глаза не видят.
Демелса молчала.
Ей было странно слышать, что такой блестящий джентльмен, такой удачливый — на зависть всем окружающим, в детстве был несчастлив.
В душе ее шевельнулось сочувствие.
— Граф, наверное, очень одинок: его жена — безумна, родители — умерли, и он не имеет ни брата ни сестры, — покачала головой Демелса.
А если ребенок растет у равнодушных родителей, его жизнь становится совершенно невыносимой. Подобной судьбы Демелса даже не могла вообразить.
В то же время, при всем сострадании к графу, обделенному любовью и в детстве, и в браке, Демелса твердо знала, что не должна с ним больше встречаться.
Обстоятельства, побудившие ее выступить на его защиту от коварства мстительной леди Сайдел и злого умысла сэра Фрэнсиса, были настолько вопиющи, что вполне извиняли — во всяком случае в ее глазах — нарушение обещания, данного брату.
45 
