22 
Он замолчал, и Мелита поняла, что ей следует сказать что-нибудь, так как он дожидается от нее ответа.
Робко и неуверенно она с трудом проговорила:
— Как я поняла… Беттина очень любила… свою няню.
— Пожалуй, няня была единственной, к кому она испытывала какую-то привязанность, — сухо согласился маркиз. — Но у нее развилась чахотка, и моя мать сочла за благо ее отослать подальше от девочки.
— Она объяснила Беттине, почему это необходимо было сделать?
— Понятия не имею, — небрежно ответил маркиз, — но думаю, что да.
Мелита сочла это маловероятным, но только сказала:
— Я думаю… потеря любимой няни лишила ее… чувства уверенности в собственном благополучии и, быть может, это и развило в ней агрессивность.
— Вы говорите так, словно разбираетесь в детской психологии, — сказал маркиз, и Мелите почудилась в его тоне насмешка.
— Боюсь, что я… очень плохо разбираюсь в воспитании детей, но Беттину мне жаль.
— Жаль? — переспросил маркиз, не скрывая своего изумления. — С чего бы вам ее жалеть? У нее есть все, чего она только пожелает, а если ей чего-то не хватает, вы всегда можете ей это купить.
Его безапелляционный тон вызвал у Мелиты раздражение.
Вообще отношение маркиза к дочери не нравилось ей, и она не без вызова заметила:
— Я думаю… хотя вы можете со мной не согласиться, что Беттине нужно кое-что, чего нельзя купить ни за какие деньги.
— Может быть, вы объясните мне, что вы имеете в виду? — грозно нахмурился маркиз.
— Я думаю… что с тех пор, как няня умерла, Беттине… не хватало любви.
Последние слова она произнесла чуть слышно, понимая, что скорее всего теперь ей придется покинуть этот дом, ведь маркиз не терпел возражений, а она посмела перечить ему. Но маркиз ее услышал.
Он взглянул на Мелиту с удивлением, открыл было рот, чтобы ответить какой-нибудь резкостью, но вдруг поднялся и, пройдясь по комнате, остановился у камина.
Через некоторое время он произнес слова, которые Мелита никак не ожидала от него услышать:
— Я полагаю, вы хотите сказать, что девочке нужна мать.
По тому, как маркиз сказал это, Мелита вдруг поняла, что немало женщин уже предлагали себя на эту роль.
Когда она представила себе, что это могли быть за женщины, жесткие, бесчувственные, легкомысленные, вроде ее тети Кэтрин, она подумала, что для Беттины это было бы ужасно.
— Мне кажется… девочки любят отца так же, если не больше, чем мать, — несмело сказала она.
Маркиз с любопытством взглянул на нее:
— Вы хотите сказать, что я не проявляю к дочери привязанности, на которую она имеет право рассчитывать?
Он говорил громко и резко, и испуганная Мелита быстро сказала:
— Простите… я не должна была этого говорить… Но мне так хотелось помочь.
Дрожь в ее голосе была настолько явственной, что маркиз уставился на нее с удивлением.
— Как вы напуганы! — воскликнул он. — Зачем вы приехали сюда, если это внушало вам страх?
— Тетушка… заставила меня, — честно призналась Мелита. — Мне… мне некуда было деться… и у меня… нет денег, — совсем тихо закончила она.
Маркиз недоверчиво посмотрел на нее. Потом он заговорил уже совсем другим голосом:
— Когда моя мать сказала, что леди Кэтрин предложила свою племянницу в компаньонки для Беттины, я думал, что это положение вам подходит и сама эта идея вам по вкусу.
— Когда тетя Кэтрин… не позволила мне оставаться одной в родном доме после… смерти папы и мамы, у меня… не было выбора.
— Теперь я понимаю, что произошло, — сказал маркиз. — Быть может, мисс Уолфорд, нам было бы неплохо, как говорится, начать сначала.
Мелита смотрела на него, ничего не понимая, и он продолжил с улыбкой:
— Сядьте поудобнее и посоветуйте мне, как мне приручить мою дочь, так, как вы приручили Мотылька.
Она опустилась в одно из темно-красных кожаных кресел, по-прежнему не сводя с маркиза настороженного взгляда.
— Боюсь, что вам все показалось здесь довольно странным, в особенности когда сразу по приезде вы оказались невольной свидетельницей этого злополучного инцидента с грумом у подъезда, — поморщился он.
Мелита пунцово покраснела, но ничего не возразила.
— Вы, несомненно, сочли, что я был груб и слишком суров с мальчишкой, — продолжал маркиз, — но что я терпеть не могу больше всего на свете — это жестокости в обращении с лошадьми. Этого мальчишку вообще не следовало нанимать на подобную должность.
22 
