очень нудно 
47 
Юлия неторопливо брела вдоль трамвайных путей к остановке, когда позади вспыхнули фары и дважды квакнул автомобильный гудок. Она обернулась. За рулем серого «опеля» сидел муж. Дверца распахнулась, и Вячеслав Карлович кивком указал на сидение рядом с собой.
Юлия села; улыбка, все еще блуждавшая по ее лицу, растаяла.
В машине Балий угрюмо молчал. Они были в квартале от дома, когда он резко затормозил и притер «опель» к тротуару.
— Что ты творишь, Юлия? У нас с тобой была твердая договоренность: без глупостей. Никакой самодеятельности!
— Прости, Слава, — она едва не впервые назвала мужа по имени. — Не смогла предупредить. Чуть-чуть выпила, но ведь это, кажется, не запрещается?
— Запрещается встречаться со всяким сбродом. Ты понятия не имеешь, кто эти люди!
— Чем они тебе не угодили? — не выдержала она. — Говорю тебе — чистая случайность. Я не смогла отказать.
— Не смогла!.. Вечно тебя тянет к гнилью… Я звонил твоим, и мне сообщили, что ты ушла еще днем… с этим, как его… дьявол…
— Сабруком, — Юлия отодвинулась, искоса разглядывая мужа. — Чего тебе неймется, Вячеслав? Что за злоба тебя душит? Я и так постоянно под замком, тебе этого мало? Скажи: чего ты, в конце концов, от меня хочешь? — Она отвернулась к потному стеклу, с отвращением разглядывая темную площадь.
Запахло нешуточной ссорой. Балий сцепил зубы и откинулся на сиденье, чувствуя, как кожаная обивка холодит безволосую макушку. Нужно совладать с собой, иначе потом придется жалеть, что не сдержался. Он знал: Юлия может надолго запереться в своей комнате или сбежать к родителям. Придется упрашивать, унижаться, пока не оттает. Сам он не прощал никому, ей одной. Да и повода как бы не было — информатор докладывал: вела себя сдержанно, в дискуссии не вступала, разговоров по существу политического момента не поддерживала. Пара слов о живописи с неким Сохвиндером, который по их картотекам не значится. Потом зачем-то слонялась среди этой подозрительной компании, пока он битых два часа дожидался в машине.
Придется действовать по-другому, — уже успокаиваясь, решил он. Вызвать с утра Ягодного, заново проинструктировать. Ни шагу без контроля…
— Юля, — Вячеслав Карлович бережно коснулся ее плеча. — Я волновался. Ты должна понять.
— Извини… — сухо обронила она.
— В моем положении, — он слегка напрягся, не позволяя голосу стать слишком мягким, — и я, и моя семья должны быть вне подозрений. — Юлия вздрогнула под его тяжелеющей рукой. — Ни малейшей зацепки.
— У тебя, Вячеслав, сердце никогда не болело? — спросила она. — Хотя бы слегка?
— Я тебя не понимаю, — насупился Вячеслав Карлович. — Не отворачивайся, Юлия, смотри сюда! Что ты имеешь в виду?
— Ничего, — она повернулась к мужу, одновременно выскользнув из-под его руки. — Забудь. Я, кажется, извинилась. Постараюсь впредь тебя не огорчать…
Сговорившись с Софьей, что отправится погулять с племянником, пока сестра сбегает по своим делам, Юлия явилась к родителям в полдень. В знак очередного примирения на сегодня ей досталась машина мужа — до самого вечера. Но не успела она переступить порог, как Анна Петровна прибежала с известием, что звонила Олеся Клименко и просила немедленно с ней связаться.
Юлия была взвинчена утренней стычкой с мужем и огорчена тем, что отцу становится все хуже и хуже. Однако сразу же набрала номер, обрадовалась голосу Олеси, и сказала, чтоб ждала, — она придет.
Муж сосредоточенно собирался на службу, и уже в прихожей, провожая, Юлия неосторожно обмолвилась о Сабруке. Вячеслав Карлович тут же возвысил голос. Из кухни в испуге выглянула домработница и мгновенно скрылась. «Плевать мне на эту вашу пьесу, — орал муж, багровея и напрягаясь так, что его шея становилась похожа на связку шнурков. — Пусть она трижды гениальная, но в ЦК есть компетентные товарищи, и они в этих делах разбираются не хуже нас с тобой. И если из театра поступают сигналы на твоего гения, что я могу поделать?» — «Не реагировать на эту чушь! Ты же сам знаешь, кто это пишет, — не сдержалась Юлия. — И перестать хватать людей, не доводить их до безумия, до самоубийства! Скоро здесь вообще никого не останется, кроме…» — «Договаривай! — рявкнул он. — Ты кого, собственно, имеешь в виду? Ты понимаешь, что несешь, Юлия? Раз и навсегда прекрати совать нос в дела, в которых ни бельмеса не смыслишь. У меня должен быть надежный тыл, а я тут без конца веду с тобой… дискуссии, — уже остывая, проговорил он. — Не суетись. Не тронут пока твоего дружка. Если, конечно, сам на рожон не полезет…»
47 
