очень нудно 
73 
Вячеслав Карлович метнулся к ней, задыхаясь от запаха духов, схватил легкое тело, перевернул и перебросил лицом вниз через диванный валик. Густые волосы Юлии рассыпались. С треском лопнул во всю длину легкий шелк платья, когда он навалился сверху, выворачивая ее руку за спину, уже буквально на грани острого и болезненного, как удар сапогом в пах, разрешения.
Когда все было кончено, он обессилено перевалился на спину и уставился на лепной карниз потолка, в орнаменте которого чередовались пятиконечные звезды и колосья. Внутри ненадолго образовалась пустота.
Юлия медленно поднялась, запахивая порванное платье. Босиком прошла к письменному столу, что-то поискала и чиркнула спичкой. Вячеслав Карлович с трудом заставил себя оторвать взгляд от карниза: в руках у жены пылал тетрадный листок. Она дала бумаге догореть до самых ногтей, помедлила и растерла пепел между ладонями. Потом повернулась и пошла из кабинета.
В дверях она остановилась.
— Я знаю, когда ты умрешь, — глухо проговорила Юлия, не оборачиваясь к мужу. Вячеслав Карлович дернулся, как от удара током. — И как. Поэтому смогу выдержать все.
7
В кабинете Смальцуги было так накурено, что даже сквознячок, который Назар Лукич организовал, распахнув настежь двери и окно, выходившее во двор, — не давал дышать полной грудью. После совещания все разошлись, остался один Шуст. Утро стояло безветренное, хрустальное, в кустах под окном безумствовали воробьи.
— От клята гидота, але ж нема снаги кинути! — Смальцуга раздраженно оттолкнул только что опустошенную хрустальную пепельницу.
— Принес?
— А как же, Назар Лукич, — некурящий Шуст брезгливо покосился на зловонную корзину для бумаг, куда отправилось содержимое пепельницы, извлек из портфеля папку с рукописью и выложил на край стола. — Работенка оказалась та еще, пришлось попотеть.
— Надо, Ваня. Партия велела. Тебе зачтется.
— Взглянете?
— Потом подаришь. С автографом, — добродушно пробасил Смальцуга, притянул к себе папку, развязал разлохмаченные по концам тесемки и взялся за красно-синий химический карандаш. — Ат, лярва, сломался… Подай другой… «Штрихи к политическому портрету Игоря Богдановича Шумного»… Штрихи, говоришь? Добро, визирую.
— Где печатать будем? — деловито поинтересовался Шуст. — Хотелось бы побыстрее бумажки подписать, чтоб, сами понимаете, Назар Лукич, авансик…
— Тебе что, мало дали? — хмурясь, перебил Смальцуга. — Пойдет у Филиппенко, в биографической серии. Я ему отзвонюсь, сегодня и неси.
— Договор — совсем другое дело. Обрыдло кусочничать копеечными газетными статейками. Пай за изолированную надо вносить. Женюсь вот-вот, Назар Лукич.
— Будет тебе квартира, — усмехнулся Смальцуга.
— Будет, не будет — еще вопрос. Таких, как я, нуждающихся, лопатой греби, — Шуст заерзал. — И зачем к Филиппенко? Он же меня в грош не ставит… Вот спрашивается: почему у нашей литературной группы нет своего издательства? То к Юлианову бегали с протянутой рукой, то к Хорунжему задницу лизать. Пора кончать с этим безобразием.
— Всему свое время, Иван. Издательств, чтоб потянуть массовый тираж, на Украине раз-два и обчелся… И не морочь голову, — Смальцуга прихлопнул тяжелой ладонью папку с рукописью, — она у меня и без тебя гудит. Сигнал поступил — пора с театром этим драным разбираться… Будет к зиме у тебя издательство.
— А сам-то где? — понизив голос, Шуст кивнул на папку.
— Игорь Богданович? — Смальцуга, поколебавшись, все же закурил. — Не ведаю. И никто не ведает. Может, в отъезде…
— Нет человека — нет проблемы? — прищурился Шуст.
— Що ти верзеш? — Назар Лукич со злостью раздавил папиросу. — Слушай, Иван, может — по сотке?
— Благодарю, — Шуст, уже поднявшись, потянулся к папке. — Другим разом. Мне перед Филиппенко надо стоять джентльменом. По полной форме. Вы уж позвоните прямо сейчас, Назар Лукич…
— Дерзай давай, Ваня. Сдай рукопись, в разговоры не ввязывайся. Я разъясню — никуда этот барин хренов не денется…
Смальцуга хмуро проводил взглядом квадратный, с неопрятными вихрами затылок Шуста, его плотную сутулую спину, обтянутую мятым дешевым пиджачком. Иван заметно косолапил, подволакивал по паркету плоские ступни сорок четвертого размера.
Как только дверь закрылась, Назар Лукич потянулся к трубке.
73 
