очень нудно 
36 
Но однажды, в ночь на понедельник, когда Нора хотела потушить последние свечи, Саймон вернул ее к действительности.
— Что ты будешь делать, когда все закончится? — прошептал он. — Когда я... Ты вернешься назад в Мэйфер? Ты веришь, что твой отец простит тебя... и меня?
— Это никогда не закончится, — решительно ответила Нора и поцеловала складочку на его лбу — следствие усилий и забот. — Ты всегда будешь со мной. Все уладится. Должно уладиться. Я тебя очень люблю.
— Ты должна забыть меня, — сказал Саймон. В его глазах стояла вся боль мира, и он с трудом выжимал из себя слова. — Я умираю, Нора. Но ты живешь. Ты еще такая молодая. Ты полюбишь кого-нибудь другого.
Нора покачала головой.
— Никогда. Мы всегда будем вместе. Я удержу тебя на этом свете, любимый. Я не дам тебе уйти. Не бойся.
— Я не боюсь, — прошептал Саймон. — Если бы я мог... Если бы я только мог... Я бы никогда не покинул тебя, Нора. Я всегда буду любить тебя...
Она погладила его по лицу пальцами, потом губами, как будто хотела навсегда запомнить его.
— Ты меня не покинешь, — нежно сказала она. — Вспомни об истории с духами. Негры на островах называют их лоа или дуппи.
Саймон слабо улыбнулся.
— Они образуются из дыма, который поднимается из могил...
Эта история была описана в одной из его книг, и в свои счастливые дни они вместе испытывали страх, когда он рассказывал ее Норе.
— Вот видишь! — сказала Нора. — Ты вернешься, мы сможем всегда быть вместе в наших мечтах, на наших островах.
Саймон сжал ее руку.
— Так отвези меня туда, Нора, — выдохнул он, — хоть когда-нибудь отвези меня туда...
Когда Саймон издал свой последний вздох, Нора спала, и ей снился рай на побережье. Она держала любимого за руку, а Саймона уносили волны. Маковый сироп, который Нора дала ему выпить вечером накануне, избавил его от мук смертельной агонии.
Когда Нора проснулась, еще теплое тело Саймона покоилось в ее объятиях, но не слышно было тяжелого дыхания. Лицо его было спокойным и красивым, наконец-то освобожденным от болей и забот. Нора знала, что все закончилось, но пока не ощущала ни боли, ни печали. Его глаза были закрыты, и она поцеловала его веки. Она не могла и не хотела выпускать его из своих объятий. Она удержит его хоть чуть-чуть, хоть на короткое время. В последний раз она хотела ощутить его тело, чтобы никогда не забыть чувство, которое испытывала, когда ласкала любимого.
Но в конце концов, волшебство закончилось. Смерть Саймона высвободила душу Норы из кокона, который любовь соткала вокруг них. Остров их мечтаний поблек, и Нора снова увидела убогую комнату, в которую с трудом проникал серый утренний свет. И впервые за два дня услышала то, что обычно происходило за пределами мансарды, — знакомую злобную ругань миссис Пэддингтон, которая, очевидно, приветствовала какого-то гостя.
— Еще один изысканный господин, наверное, к лорду и к леди, да? — Обычное едкое хихиканье донеслось до Норы. — Однако не слишком ли рано для визита вежливости, а? Что, речь идет о деньгах, сэр? Судебный исполнитель? Но там нечего взять, я сразу вам говорю. И не сойти мне с этого места — за комнату нужно было заплатить еще три дня назад! Два шиллинга, мистер, так вот.
— Ваша дыра наверху не стоит таких денег! — Нора вздрогнула. Она узнала этот нахальный голосок. Бобби, маленький посыльный из конторы. Значит, этот человек действительно хотел к ней. Она уже слышала, как кто-то поднимается по лестнице вверх, или это не один, а несколько человек? Нора нежно уложила тело Саймона на постель и быстро набросила платок на рубашку, в которой спала. Она еще подумала, не накрыть ли простыней лицо любимого, но у нее не хватило мужества заставить себя сделать это.
Кто-то постучал в дверь, и Нора на какой-то момент задумалась, стоит ли вообще открывать. Ей нужно было немного времени для себя — у нее все еще не было сил общаться с внешним миром.
Однако Бобби никогда не ждал, пока кто-то отреагирует на его стук. А Томас Рид и подавно. Купец с силой толкнул дверь — и с ужасом увидел полутемный чулан под крышей, куда из великолепного дома в Мэйфере сбежала его дочь. Томас Рид сразу заметил косые стены и дряхлую мебель. Однако с первого взгляда увидел он и то, что пол чисто подметен, в камине горит огонь, а немногочисленные горшки и сковородки, глиняные чашки и тарелки на неумело сколоченных полках сияют чистотой. Он увидел аккуратно разложенную на шатком стуле одежду, и отчаяние и усталость во взгляде своей дочери, которая невольно остановилась перед кроватью любимого, защищая его. Он был в гневе, когда услышал о ее непослушании, он был в ярости, потому что из-за нее ему пришлось прервать свою поездку, и его мучили предчувствия о возможных последствиях ее детского каприза. Но здесь и сейчас его встретило не избалованное дитя, сбежавшее от папочки, чтобы поиграть в замужество. Молодая женщина, которая стояла перед ним с распущенными волосами, набросив на дешевую ночную рубашку поношенную шаль, заметно повзрослела. И как же ей удалось сделать из этой дыры, из этой мансарды... Рид почувствовал невольное уважение к своей малышке.
36 
