25 
— Но разве это не эгоистично с вашей стороны?
Роксана улыбнулась.
— Мой дядя Питер был таким добрым христианином, что готов был снять с себя и отдать последнюю рубашку. Я же росла эгоисткой в силу необходимости, а теперь это стало моей второй натурой.
— Я все же очень бы хотел иметь эту богиню!
— Тогда позвольте мне подарить ее вам.
— Вы знаете, что я не могу принять такой бесценный подарок.
— Почему же? — спросила она. — Боитесь, что вас обвинят в том, что вы берете взятки и используете свое положение в личных целях?
Это как-то не пришло сначала в голову графу, но теперь он ответил:
— Что ж, возможно, это неплохая идея. Если я буду у вас в долгу, я едва ли выскажусь за то, чтобы вам не продляли разрешение на пребывание здесь.
Он встретился с ней взглядом, и Роксана уже совсем другим тоном произнесла, чуть запинаясь:
— Пожалуйста… не отправляйте меня… отсюда.
— У меня нет власти, чтобы принимать подобные решения. Я могу лишь высказать свое мнение губернатору.
— Тогда, пожалуйста, посоветуйте ему, чтобы мне… позволили остаться.
Наступила небольшая пауза, после которой Роксана добавила:
— Мне еще так многому надо здесь научиться.
— Я не могу себе даже представить, чему еще вы могли бы научиться, — отвечал граф. — Позвольте сказать вам со всей искренностью, что я просто растерялся от восхищения, увидев ваши работы.
Роксана подозрительно посмотрела на него, словно пытаясь удостовериться, действительно ли он говорит искренне, затем неуверенно спросила:
— Вы… действительно думаете, что мои работы… стоящие?
— Я думаю, что они великолепны, — ответил он. — Вы прекрасный скульптор, мисс Бакли, и я сейчас говорю об этом со всей серьезностью, на которую способен.
Почувствовав, что его слова не убедили ее, граф добавил:
— В моей коллекции произведений искусства есть несколько великолепных статуй, и я неплохо разбираюсь в скульптуре, поэтому уверяю вас, я могу достаточно компетентно судить о ваших работах и еще раз могу подтвердить, что это выдающиеся работы. Они не похожи ни на что, виденное мною раньше, и в них чувствуется рука мастера и самобытный талант.
Увидев, какой радостью загорелось лицо Роксаны от этих слов, граф добавил:
— Через какое-то время, когда у вас будет больше работ, я бы хотел организовать вашу выставку в Амстердаме.
— Я бы предпочитала, чтобы это было в Лондоне.
— И снова вы проявляете свой эгоизм.
— Так получается, — отвечала Роксана. — На самом деле у меня нет и не было никогда желания выставлять свои работы где бы то ни было. Я вырезаю их просто потому, что это приносит мне радость, потому, что у меня есть потребность делать это, и я не могу от нее отказаться.
— Полагаю, что это мог бы сказать о себе всякий настоящий художник, — тихо произнес граф.
Он вновь вернулся к портрету мужчины, который увидел вначале.
— Что заставило вас сделать из этого куска дерева именно это, а не что-нибудь иное?
Роксана на мгновение задумалась, и ему показалось, что она словно спорит сама с собой, стоит ли ей отвечать искренне на его вопрос или нет. Затем она сказала, словно с трудом вытягивая из себя слова:
— Когда я… вижу кусок дерева… я могу… как бы почувствовать, что там скрывается внутри его… на что это может быть похоже… даже еще до того, как я дотрагиваюсь до него.
Граф промолчал, понимая, что именно это и чувствуют подлинные мастера, приступая к работе над каким-то конкретным материалом, будь то мрамор, глина или дерево.
Микеланджело, Канова — для всех для них именно материал, с которым они работали, настойчиво диктовал им не только форму и рисунок конечного произведения, но и сам способ и путь, которым шел скульптор, добиваясь наиболее полного осуществления своего замысла. В этом умении разглядеть душу материала и заключалась часть тайны гениальных скульпторов.
Граф вновь взглянул на женщину, застывшую в молитвенной позе, и отметил, что она не казалась вырезанной из дерева, а словно вырастала из него, каким-то таинственным, но совершенно естественным образом. Он не смог удержаться и невольно чувственным жестом провел рукой по ее гладкому лицу и слегка изогнутой назад шее.
Ему показалось внезапно, что это он касается самой Роксаны, и вдруг ему безумно захотелось узнать, будет ли ее нежная, гладкая, как сандаловое дерево, кожа трепетать от наслаждения под его ласкающими, чувственными пальцами.
25 
