29 
Его речь совсем не соответствовала ситуации и звучала напыщенно.
Но что еще он мог сказать? Фрэнк наклонился и поцеловал Эдит руку.
В следующее мгновение девушка обняла его за шею. Он почувствовал, что она дрожит, и догадался, что именно его прикосновение вызвало у нее такую реакцию.
«Какой же я подлец, — обругал он себя. — Тому, что я делаю, нет оправдания. В жизни не совершал подобной подлости. Ведь она любит меня».
Его любили многие женщины, но почему именно любовь этой девочки, спрашивал он себя, вызывает у него стыд?
Желая исправить положение, Фрэнк обнял Эдит и поцеловал ее. Она устремила на него восторженный взгляд и, помахав на прощание рукой, взбежала вверх по лестнице.
Ночь была теплой, но Фрэнку отчаянно захотелось, чтобы подул холодный и резкий мартовский ветер и остудил его воспаленные мысли, которые, казалось, превратились в один мучительно пульсирующий сгусток.
Вернувшись домой, он заперся в своей комнате и больше часа просидел перед открытым окном, прежде чем лег спать.
Утром Фрэнк предупредил миссис О'Хара о том, что вернется только в понедельник и что она может на это время сдать его комнату, если подвернется желающий.
Ему очень хотелось сходить на Парк-лейн и повидаться с Хельгой до отъезда в Нью-Маркет, но он не решился. Размышляя над тем, стоит ли послать ей записку с просьбой помочь ему в жизненно важном вопросе, он внезапно сообразил, что боится. Что он страшится того момента, когда придется открыть ей всю правду. Он понимал, на какие мучения обрекает и себя, и ее.
Ровно в полдень Фрэнк был на Ливерпуль-стрит. Несмотря на душевное смятение, ему удалось сохранить внешнее спокойствие, когда он приветствовал гостей сэра Альфреда.
Сэр Альфред организовывал свои приемы с шиком, не допуская, чтобы приглашенные покупали билеты или запасались едой на дорогу — все было продумано до мелочей: слуги встречали гостей на вокзале с билетами в первый класс, а в его личном вагоне всех ждал стол с холодными закусками.
«Ну что ж, мне это только на руку», — угрюмо подумал Фрэнк, отдавая носильщику, который втащил его саквояж в вагон, шестипенсовую монету.
Помня о необходимости изображать богатого бездельника, у выхода на перрон он вынужден был нанять носильщика и легкой походкой проследовать к вагону. Кто бы мог сказать про этого изящного денди, что всего лишь полчаса назад он трясся в автобусе, держа на коленях тяжелый саквояж.
Троих из приглашенных Фрэнк встречал на Парк-лейн, одного джентльмена он знал по прошлой поездке за город. Остальные были ему не знакомы.
Время отправления приближалось, а сэр Альфред почему-то задерживался. Когда все уже начали беспокоиться, к дворецкому подбежал управляющий конторой и передал записку.
— Сэр Альфред сожалеет, джентльмены, — спустя минуту объявил дворецкий, — но он не успевает к отправлению, так как у него возникли неотложные дела. Он приедет позже и надеется, что никто из вас не будет испытывать каких-либо неудобств.
Трудно было перечислить поданные к обеду яства: всевозможные паштеты, холодные закуски, фрукты из теплиц. К блюдам подавалось великолепное бургундское, а после обеда гости получили возможность насладиться разнообразными ликерами, сигарами и горячим кофе.
«Вот так я буду путешествовать в скором времени», — промелькнуло у Фрэнка в голове.
Он оглядел сидевших за столом мужчин — дородных, сытых, с толстыми золотыми цепочками на туго набитых кошельках и дорогих массивных часах с крышкой — и спросил себя, как бы они отреагировали, если бы узнали, что у него в кармане всего несколько шиллингов, причем это все его достояние.
На мгновение Фрэнк представил, как со шляпой в руке обходит этих благополучных господ, и ему стало интересно, сколько бы удалось собрать. Он знал: если бы им стало известно, что перед ними возможный зять сэра Альфреда, едущий в Нью-Маркет со вполне определенной миссией, они стали бы улыбаться ему значительно чаще, а их обходительность, ограниченная рамками элементарной вежливости, переросла бы в подобострастие.
«Власть денег, власть денег, власть денег», — отстукивали вагонные колеса.
«Какой смысл бороться, если эта власть непобедима?» — спросил себя Фрэнк.
Он вспомнил, как эта же неумолимая, безжалостная сила уничтожила его мать. «Мы не можем себе этого позволить» — эти жуткие слова служили фоном его детству, а самым живым воспоминанием был потертый кожаный кошелек с пустыми отделениями.
29 
