103 
Очень хочется подколоть его. Вывести из равновесия. Извлечь из комфортной дружеской обстановки – и пересадить на пустую ночную кухню. И если у меня получится, я увижу настоящего Ричи, – а не такого, каким он кажется со стороны. Нужно просто подгадать время.
И вот она, удобная минута. Ричи приглашает всех сыграть в карты у него дома через пару дней.
– Ближе к восьми, хорошо?
Все соглашаются. Мы начинаем прощаться, и я говорю:
– Заодно покажешь радиоприемник.
Я делаю над собой усилие – нужно быть жестким и расчетливым.
– Ночные программы – это круто, правда?
Ричи взглядывает на меня:
– Эд, ты о чем?
– Да ни о чем конкретном, – беззаботно отвечаю я.
И решаю не развивать дальше тему – потому что добился, чего хотел. На лице моего друга снова промелькнуло страдальческое выражение. Теперь понятно, как выглядит и что чувствует Ричи, когда сидит на кухне в мертвенном свете лампы.
Я вглядываюсь во тьму его глаз. Пытаюсь отыскать настоящего Ричи – он ведь там, внутри, бродит по лабиринту безымянных пустых улиц. Один. Улицы меняются и кружатся вокруг него, заманивая все глубже и глубже, но Ричи продолжает идти – тем же шагом. Ничего не замечая.
– Оно ждет, – говорит тот, шагающий через лабиринт Ричи, когда я подхожу поближе.
Нужно спросить. Задать вопрос:
– Что ждет, Ричи?
Сначала он просто идет, не сбавляя шага. И только посмотрев под ноги, я понимаю – мы никуда не движемся. Это мир вокруг нас движется – улицы, воздух, темные пятна облаков на этом нездешнем, внутреннем небе.
А мы с Ричи стоим на месте.
– Оно где-то здесь, – воображаю я ответ. – Где-то поблизости.
Теперь он идет, явно с намерением куда-то прийти.
– Оно хочет, чтобы я его нашел. Хочет, чтобы я его взял.
И тут мир вокруг нас замирает.
Я это ясно вижу в глазах Ричи.
И там, внутри, я спрашиваю:
– Так что тебя ждет, Ричи?
Хотя я знаю что.
Можно было даже вопроса не задавать.
Остается надеяться, что Ричи найдет его сам.
Все уже ушли, и мы со Швейцаром пьем кофе. Где-то через полчаса в дверь стучат.
«Ричи, не иначе», – думаю я.
Швейцар, мне кажется, кивает, соглашаясь с гипотезой. Я иду открывать.
– Здравствуй снова, Ричи! Забыл что-то?
– Нет.
Он заходит, и мы садимся на кухне.
– Кофе?
– Нет.
– Чаю?
– Нет.
– Пива?
– Нет.
– Слушай, тебе не угодишь…
На это он не отвечает. А потом смотрит на меня и жестко так спрашивает:
– Ты за мной следил?
Я твердо смотрю ему в глаза и говорю:
– Я вообще за всеми слежу.
Ричи засовывает руки в карманы и ежится:
– А ты, часом, не извращенец?
Интересно, ведь Софи то же самое сказала. Я пожимаю плечами:
– Ну, не больше, чем все остальные.
– А ты можешь перестать делать… это?
– Нет.
– Это почему? – придвигается он ко мне.
– Потому что не могу.
Ричи, похоже, думает, что я его дурачу. Черные глаза спрашивают: «Как насчет того, чтобы объясниться?» Ну что ж, правду так правду.
Я иду в спальню и вытаскиваю карты из ящика комода. Они шлепаются на стол перед моим другом.
– Помнишь, мне в сентябре прислали карту по почте? Я сказал, что выкинул ее. Так вот, я соврал.
Речь изливается из меня плавно. Я смотрю Ричи в глаза.
– И ты на одной из карт. Я должен доставить тебе послание.
– Ты… уверен?
Он пытается убедить меня, что это какая-то ошибка, но я твердо стою на своем. Только качаю головой – нет, мол. Подмышки, кстати, взмокли.
– Это ты, – убежденно сообщаю я.
– Но почему?
Ричи смотрит умоляюще, но я не должен поддаваться жалости. Нельзя позволить ему снова провалиться в этот черный лабиринт, где в темном доме есть темная комната, в которой на полу валяется, растоптанная, его гордость. Поэтому я продолжаю холодным, сухим голосом:
– Ричи, посмотри на себя. Тебе не стыдно?
Он смотрит на меня так, словно я только что пристрелил его собаку. Или сообщил о скоропостижной смерти матери.
Каждую ночь он сидит на куше и слушает радио. И неважно, что говорят ведущие. Слова всегда – одни и те же. Те самые, что я сейчас произнес. Мы оба это знаем.
Ричи буравит взглядом стол.
А я смотрю в какую-то точку у него над плечом.
Мы оба сидим и думаем над тем, что я только что произнес. Ричи, правда, сидит с обиженным видом.
Заседание наше друг напротив друга продолжается довольно долго. Прерывает его знакомая вонь – в кухню заходит Швейцар.
103 
