очень нудно 
95 
Курок я привез сам, в кармане брюк. Наверное, просто из-за недостатка воображения.
Мы решили обойтись без цевья и приклада, поскольку и то и другое довольно сложно скрыть – да, откровенно говоря, и незачем. Так же, как и опору. В конечном счете любое огнестрельное оружие – не более чем железная трубка, кусочек свинца и щепотка пороха. Лишняя пара железяк и куча углеродистого волокна не сделают человека, в которого вы попали, мертвее. Единственный дополнительный ингредиент, необходимый, чтобы оружие стало действительно смертельным, – и, слава богу, ингредиент этот все еще не так-то легко найти даже в нашем мире, погрязшем в грехах, – человек, у которого хватит воли и желания навести оружие на цель и выстрелить. Кто-нибудь вроде меня.
Соломон ничего не сообщил о Саре. Вообще ничего. Как она, где она. А ведь мне даже хватило бы, скажи он, во что она была одета, когда они виделись в последний раз. Но он не сказал ни слова.
Возможно, это американцы велели ему ничего не говорить. Ни хорошего, ни плохого. «Слушай сюда, Давид, слушай и запоминай. Наш анализ личности Лэнга указывает на ярко выраженный негативный профиль ответных реакций на входящие амурные данные». Или что-то вроде того. Между делом вставляя свое любимое «ну, а теперь пора надрать кое-кому задницу». Но Соломон знает меня достаточно и может сам решать, что говорить, а что – нет. А он не сказал ничего. То есть либо у него действительно нет никаких новостей о Саре, либо новости есть, но плохие. Хотя опять же, возможно, самая веская причина его молчания – ведь всем известно, что самое простое всегда оказывается самым правильным, – заключается в том, что я ничего не спросил.
Сам не знаю – почему.
Позднее я размышлял об этом, лежа в ванне своего номера в «Айгере», подкручивая краны ногой и подбавляя пинту-другую горячей воды каждые четверть часа. Может, мне просто стало страшно? Возможно. А может, я побоялся затягивать тайные свидания с Соломоном, опасаясь за его жизнь и за свою, конечно? Такое тоже возможно, хотя и несколько сомнительно.
Или, может... К этому объяснению я пришел под самый конец, до того осторожно обходя его, пристально вглядываясь и время от времени тыкая в него острой палкой, желая убедиться наверняка, что оно вдруг не кинется и не укусит меня. Итак, может, мне просто все стало безразлично? Что, если все это время я лишь притворялся перед самим собой, будто именно из-за Сары подвергаю себя нынешним испытаниям? А вдруг сейчас настало время признаться себе, что именно здесь я встретил настоящих друзей? И именно с ними я открыл для себя самую важную цель? И что именно теперь, когда я стал частью «Меча правосудия», у меня появилось гораздо больше причин вылезать по утрам из постели?
Нет, это было попросту невозможно.
Даже абсурдно.
Я забрался под одеяло и моментально забылся сном утомленного путника.
На улице мороз. Первое, что я отметил, распахнув шторы. Сухой и серый морозец – из разряда «не забывай, что ты в Альпах, сынок». Это меня немного обеспокоило. С одной стороны, из-за такого холода многие не захотят выбираться из-под одеял, и это нам очень даже на руку. Но с другой – из-за холода мои пальцы замедлятся до 33 об/мин, прицельная стрельба превратится в проблему. И что еще хуже, на таком холоде звук выстрела раскатится гораздо дальше.
Кстати, уж если речь зашла о стрельбе, то «сопля», по большому счету, не такой уж и шумный инструмент – не то что М-16, которая пугает людей до смерти за мгновение до того, как смерть их как раз и настигнет. И все равно, коль уж вам довелось взять в руки этот инструмент и все ваши мысли заняты тем, как бы поточнее совместить перекрестье прицела с фигурой какого-нибудь европейского государственного деятеля, то хотите вы того или нет, но шум будет иметь значение. И еще какое! На самом деле вам захочется, чтобы вся окрестная публика – если ее, конечно, не затруднит – буквально на секундочку отвернулась и посмотрела в другую сторону. Вы ведь знаете, что стоит вам щелкнуть курком – и в полумиле застынут на полпути к губам чашки, навострятся уши, изумленно вздернутся брови и из нескольких сотен ртов на нескольких десятках языков выпрыгнет «эй, а чего это было?». И вы непременно ощутите неловкость, пусть даже и едва заметную. У теннисистов это называется «поперхнуться ударом». Не знаю, как это называется у террористов. Должно быть, «поперхнуться выстрелом».
Я плотно позавтракал – отложив приличный запас калорий на тот случай, если моя диета вдруг радикально изменится в ближайшие двадцать четыре часа и останется таковой до тех пор, пока моя борода окончательно не поседеет, – и отправился в лыжный прокат, размещавшийся в подвале гостиницы. Какое-то французское семейство буквально каталось со смеху, выясняя, кто взял чьи перчатки; куда запропастился крем от солнца и почему лыжные ботинки так ужасно жмут. Я примостился на скамейке как можно дальше от них и не спеша принялся собираться.
95 
