62 
— У вас есть салон, ванная, — сказал 07. — Что вам еще надо? И потом, я ведь не говорил, что это будет длиться вечно!
— Послушайте, господин Декс, — Аввакум сунул руки в карманы, опасаясь, что они могут сами прийти в действие. — Вы напрасно обольщаетесь, уверяю вас! Сообщите куда следует, что я решительно отказываюсь от всякого сотрудничества с вами!
— Ладно, — сказал 07. — Посидите пока спокойненько, отдохните малость, а я тем временем сообщу куда следует то, что вы сейчас сказали.
Винт работал вовсю, теперь уже в воздухе гудело множество невидимых мух.
Целый час просидел Аввакум у иллюминатора. Уже не было видно ни мыса Спартель, ни высоких скалистых берегов с зияющими в них пещерами; все исчезло, остались только вода и небо.
Спартель и узкая полоска земли растаяли слева, а солнце садилось с противоположной стороны, с правого борта: корабль двигался на юг.
Пока можно было понять, что к чему, он еще ориентировался, где находится судно. Но через час или два направление изменится, ночью судно ляжет на другой курс, а на заре и тот изменится — 07 не так глуп, чтоб двигаться напрямик, он будет лавировать. А тогда попробуй сориентируйся без секстанта и компаса!
Если искать способа связаться по радио с Центром, то надо торопиться, надо это делать, пока не поздно. Ведь сейчас еще можно сообщить: «Находимся в океане, в трех часах езды к югу от Танжера», — это все же о чем-нибудь говорит. А завтра единственное, что он сможет сделать, — это послать в эфир короткое сообщение: «Находимся где-то в средней части Атлантического океана», — а этим уже почти ничего не скажешь.
Надо торопиться.
Что ж, он попытается. Только бы передатчик не оказался испорченным! Если он цел, если беда его миновала, тогда ничто не в состоянии удержать его точки и тире, помешать им вырваться в эфир! Даже крылатый сказочный конь их не догонит. Они полетят туда, куда он их пошлет. Что ни знак, то голубь. Стая сказочных голубей, летящих со скоростью света!
— Южнее Танжера, в океане, ищите!..
Прилетят голуби на место, и вступит в действие могучая сила: подводные лодки, самолеты, самолеты-ракеты, корабли, люди — кто ее остановит, эту силу?
Но пять минут спустя Аввакум уже лежал ничком на постели и от горя и отчаяния кусал губы. Голуби отказывались лететь! Передатчик не работал.
В каюте в темном сумраке жужжали рои невидимых мух.
Атлантический океан, 29 июля 196… г.
Дальше события развивались так.
Вечером 28 июля 07 связался с Фонтенбло и спросил, как ему следует обходиться с Шеленбергом — сделать ему некоторое послабление или держать его в изоляции до тех пор, пока Константин Трофимов не приступит к своим опытам. Оскар Леви возмутился и ответил очень резко. Какая там изоляция, бог с вами?! У Шеленберга и без того с нервами неблагополучно. Неужели он хочет сделать его неработоспособным? Главное, не спускать с него глаз — пусть он себе гуляет, пусть немного разговаривает с Трофимовым, одним словом, надо делать вид, будто ему предоставлена полная свобода!
Двадцать девятого июля 07 сообщил Аввакуму, что он может бывать на корабле, где ему захочется, свободно прогуливаться по палубе, что опасная зона уже позади. Но пускай господин Шеленберг не обижается — есть на судне два места, которые табу для всех, кроме него самого, капитана Франсуа и его помощника Смита. Одно из них — каюты Трофимова и его секретаря. Он и сам увидит, что у трапа, ведущего туда, всегда стоит вооруженный матрос. Разумеется, он его познакомит с советским ученым, но лучше всячески избегать вести с ним на корабле какие-либо разговоры. У Трофимова должно сохраниться впечатление, что он — абсолютно инкогнито. Под вторым помещением имеется в виду судовая радиостанция. Согласно внутреннему распорядку вход в радиорубку посторонним строго воспрещен. Господину Шеленбергу лучше соблюдать осторожность, чтобы не сунуться туда по рассеянности, — там стреляют без всякого предупреждения.
Затем 07 предупредил, что он «Шеленберг» только для него, Франсуа и Смита. Для всей остальной части человечества он — Жан Молино, профессор физики из французского города Нанси.
Итак, проведя двое суток взаперти, словно узник, Аввакум, теперь Жан Молино, вышел на палубу, чтобы улыбнуться белому свету глазами свободного человека.
В сущности, это не Аввакум, а океан улыбался: безбрежный, голубой и такой ласковый, он приветствовал его тысячами своих рук.
Аввакум неподвижно стоял у низкого борта, любуясь простором, вслушиваясь в шум волн, которые шипели и клокотали у него под ногами. Шагах в двадцати от борта из глубины показался дельфин. Его блестящее тело сверкнуло в воздухе серебряной дугой и тут же скрылось под водой, оставив на поверхности несколько охапок снежно-белой пены.
62 
