50 
Герцог добавил немного воды и медленно понес напиток наверх, давая возможность Эмили раздеть Онору и уложить ее в постель.
Когда он вошел в спальню, платье Оноры лежало на стуле. Сама она уже была в кровати, но глаза по-прежнему закрыты.
— Ее сиятельство разговаривала со мной, — доложила ему Эмили, как только герцог приблизился к постели, — но я уверена, чувствует она себя еще не очень хорошо.
— Не сомневаюсь, — согласился с ней герцог.
Он осторожно приподнял Оноре голову и тихо проговорил:
— Вам нужно это выпить. Если не все, то хотя бы несколько глотков. Вы сразу почувствуете себя лучше.
Ее ресницы дрогнули, и, боясь ослушаться мужа, Онора сделала из стакана крохотный глоточек. Огненная жидкость тут же обожгла ей горло, она тихонько вскрикнула и попыталась оттолкнуть стакан.
— Выпейте еще, — настойчиво сказал герцог, понимая, что она слишком слаба, чтобы сопротивляться.
Он заставил ее сделать еще несколько глотков, и когда увидел, что щеки Оноры покрылись румянцем, отнял стакан от ее губ и бережно опустил голову жены обратно на подушку.
Онора взглянула на него затуманенным взором, и герцогу показалось, что она не помнит о том, что случилось. Но тут он услышал тихий шепот:
— Простите меня… пожалуйста…
Герцог поставил стакан на столик, стоявший у кровати, и сказал:
— Сейчас я пойду переоденусь, а когда вернусь, мы с вами немного поговорим перед сном.
Не дожидаясь ее ответа, он обратился к Эмили:
— Когда будете уходить, не тушите свечи. Я сам это сделаю позже.
Эмили присела перед ним в реверансе, и герцог прошел к себе через дверь, соединяющую его спальню со спальней жены.
Очень скоро коньяк начал оказывать на Онору благотворное воздействие. Ей стало легче, и она даже, запинаясь, смогла проговорить:
— Что… со мной случилось? Как… я сюда попала?
— Вы упали в обморок, миледи, — ответила Эмили, — и его сиятельство перенес вас в комнату.
— Ему, наверное, надоело со мной возиться!
— Ну что вы, миледи! Мне показалось, что он очень обеспокоен. Он приказал мне раздеть вас, а сам спустился вниз за коньяком.
Онора тяжело вздохнула.
Как, должно быть, сердится на нее герцог за то, что она так по-дурацки себя вела, да еще по возвращении умудрилась свалиться в обморок! Вряд ли ему доставило удовольствие тащить ее на руках наверх. Отец неоднократно говорил ей, что мужчины ненавидят всякие сцены.
«Нужно будет еще раз извиниться перед ним, — подумала Онора. — Никудышная из меня получается герцогиня!»
Онора и представить себе не могла, какая она сейчас хорошенькая. Эмили вытащила из ее прически шпильки, и волосы рассыпались по плечам крутыми локонами. На ней была красивая батистовая ночная сорочка, украшенная кружевами, которую купила ей тетя. Когда Онора в первый раз увидела эту прелестную вещицу, краска смущения залила ей лицо — сорочка едва прикрывала грудь. Тогда она успокоила себя, подумав, что вряд ли кто-то увидит ее в таком одеянии. Теперь же ей пришлось натянуть кружевную простыню почти до подбородка.
Эмили быстренько привела в порядок комнату и направилась к двери, прихватив с собой платье Оноры.
— Спокойной ночи, миледи. Приятных сновидений, — проговорила она. — Завтра я не стану вас рано будить. Только спрошу его сиятельство, когда он собирается отправиться в свадебное путешествие.
— Спасибо… Эмили, — с трудом выговорила Онора.
Ею вдруг овладела какая-то слабость. Захотелось остаться одной и поскорее заснуть.
Но едва она успела об этом подумать, как распахнулась дверь и в спальню вошел герцог.
На нем был длинный темный халат, который делал его еще более внушительным, чем обычно. Онора инстинктивно вжалась в подушку, словно пытаясь защититься.
Несколько секунд он молча смотрел на жену, потом уселся на краешек кровати и проговорил:
— Я не собираюсь мучить вас долгими разговорами, Онора. Вы наверняка страшно устали после сегодняшних переживаний.
Онора была настолько напугана произошедшими событиями, что никак не могла сосредоточиться на том, о чем он говорит. Она лишь, запинаясь, в очередной раз попыталась извиниться перед ним:
— Простите… меня… за то… что доставила вам… столько хлопот.
— Похоже, вам никто никогда не говорил, что бродить ночью по улицам Лондона, да еще в одиночестве, крайне опасно.
50 
