очень нудно 
29 
В это же время вдали от княжеского дворца бедная женщина так же вспоминала своего сына с родинкой на лице.
Ветер посвистывал в щелях хижины так, будто в нее слетелись горные духи. Следовало бы замазать трещины, но лень, верная спутница нищеты, прочно поселилась в сердцах и телах обитателей убогого жилища.
Бао перестал выходить в поле. Что толку от работы, если не удается ничего вырастить, а то, что вырастишь, отбирают? Вот и сейчас он съежился на глиняном кане под ветхим тряпьем. Ниу знала, что, проснувшись, он начнет жаловаться, ругаться и ворчать, потому разговаривала с Юном полушепотом.
— Ты совсем не помнишь своего брата?
— Смутно. Он мало бывал дома.
Ниу вздохнула. Кому нужен дом, в котором нет ни тепла, ни уюта? Она знала, что Юн хочет покинуть их с Бао, отправиться на поиски собственной судьбы, и боялась за него. Разожми кулак, отпусти птицу, и она улетит в небеса! Но даже те, кому дарованы крылья, могут не вынести тягот холода, одиночества, человеческой жестокости.
— Я до сих пор не знаю, что с ним случилось. Господин Линг утверждал, будто Куна убили проезжавшие мимо путешественники. Он не выполнил какого-то приказа, и они решили его наказать. Я обшарила весь лес в округе, но не нашла ни тела, ни свежей могилы! Человек, даже самый ничтожный, не исчезает просто так.
— Ты думаешь, он жив?
— Не знаю. Если б я могла заглянуть в Небесную книгу рождений и смертей, но она недоступна никому из живущих на земле! Это самая большая тайна на свете.
Ниу прижала руки к иссохшей груди и раскачивалась в каком-то отупляющем ритме. Она радовалась тому, что у нее больше нет маленьких детей. Правда, младенцы рождались, но ни один из них не дожил до года. Старшую дочь удалось выдать замуж за соседа. О том, какая судьба ждет остальных, Ниу боялась загадывать.
Юн в самом деле плохо помнил Куна, но его тень, сотканная из воспоминаний и чувств матери, постоянно витала в хижине. Хотя со дня исчезновения старшего сына Ниу редко произносила его имя в присутствии домочадцев, и, несмотря на то, что, она любила Юна и заботилась о нем, тот догадывался, что Кун занимает в сердце матери первое место.
Между тем он готов был поверить, что брат просто сбежал. Юн не хотел осуждать Куна, хотя на его месте он непременно навестил бы, родителей невозможно, помог бы им.
Вдохновленный своими мыслями, он собрался с духом и решительно произнес:
— Я хочу уйти. Это поле не может нас прокормить. Возможно, в городе мне удастся заработать денег, и я принесу их тебе.
Ниу покачала головой.
— В Кантоне сотни таких, как ты! Что ты станешь делать? Сделаешься кули[10], станешь собирать нечистоты для удобрений или превратишься в попрошайку?!
— Там у меня будет выбор. Здесь его нет.
— У таких как мы, — заметила мать, — никогда нет выбора.
Однако она не стала его удерживать. Загубить еще одну юную жизнь — что может быть хуже! Надо отпустить сына, пока в его сердце не растаяла надежда, а на смену вере в свои силы не пришло отчаяние, как это случилось с ней и Бао. Время неумолимо, жизнь сгорает, словно бамбук в пламени очага, и от нее не остается ничего. Поэтому надо спешить.
Ниу не могла дать в дорогу сыну ни еды, ни материнских наставлений. У нее не осталось даже слез.
Однако кое-что она все же сумела сказать:
— Обещай, что никогда не станешь курить опиум. Я плохо знаю, что это такое, но слышала, что навеянный им сон хуже смерти. И еще: ты всегда узнаешь своего брата по родинке на лице, звездочке пониже левого глаза. Если он жив, когда-нибудь вы непременно встретитесь.
Округа была наполнена стрекотом цикад, жарой и солнечным светом. Бамбуковая роща у подножия горы пела свою загадочную песню.
Юн подумал о том, что человек всю жизнь сражается с бамбуком, расчищая поля от его цепких корней, между тем бамбук дает ему то, что не может дать никакое другое растение, и что это похоже на борьбу с судьбой.
С такой мыслью он в последний раз оглянулся на родную хижину и зашагал к Кантону.
— Когда ты наконец скажешь, на что потратила деньги? — Лин-Лин спрашивала об этом всякий раз, как Мэй появлялась на кухне, но та неизменно отмалчивалась.
Несколько дней подряд они просидели дома. Заявления о благодетельных целях маньчжуров, в которых они старались представить себя не завоевателями, а спасителями страны (коим и прежде мало кто верил), утратили силу. У тех купцов и ремесленников, которые по слухам жертвовали повстанцам средства и продовольствие, отбиралось имущество. Маньчжуры толпами сгоняли китайцев на общественные работы и принудительно забирали в солдаты. Количество казней перешло все мыслимые пределы. На улицах валялись обезображенные трупы, обгоревшие или с синими распухшими лицами, со следами пыток — выколотыми глазами, вырванным языком.
29 
