очень нудно 
40 
– Милый, это я, Ливия. Хочу сказать тебе, что я заказала билеты на самолет. Вылет из Рима, – значит, тебе нужно купить билет из Палермо до Фьюмичино, а мне из Генуи. Встретимся в аэропорту и сядем в наш самолет.
– Угу.
– Я заказала и гостиницу тоже, одна моя подруга, которая там была, говорила, что гостиница, хоть и не роскошная, но очень хорошая. Надеюсь, что тебе понравится.
– Угу.
– Вылетаем через пятнадцать дней. Я так рада. Считаю дни и часы.
– Угу.
– Сальво, что случилось?
– Ничего. А что должно было случиться?
– Мне не кажется, что ты в восторге.
– Да нет, ну что ты.
– Смотри, Сальво, если ты в последнюю минуту передумаешь, я все равно поеду и поеду одна.
– Ну вот.
– Да можно узнать, что с тобой происходит?
– Ничего. Я спал.
– Комиссар Монтальбано? Добрый вечер. Это директор Бурджио.
– Добрый вечер, я вас слушаю.
– Мне страшно неловко беспокоить вас дома. Я только что услышал по телевизору, что обнаружили два тела.
– Вы можете их опознать?
– Нет. Я звоню вот по какому поводу: по телевизору сказали об этом между прочим, а вам, может, будет, наоборот, интересно. Речь идет о собаке из терракоты. Если вы ничего не имеете против, я пришел бы завтра утром в управление с бухгалтером Бурруано, вы с ним знакомы?
– Только шапочно. В десять вам удобно?
– Тут, – сказала Ливия. – Хочу тут и прямо сейчас.
Они находились в каком-то подобии парка, тесно росли деревья. Под ногами у них ползали сотни самых разных улиток.
– Ну почему именно тут? Лучше вернемся в машину, через пять минут будем дома, а то вдруг кто-нибудь пройдет.
– Не спорь, дерьмо, – сказала Ливия, берясь за ремень его брюк и неловко пытаясь его расстегнуть.
– Я сам, – сказал он.
В мгновение ока Ливия сбросила одежду, меж тем как он еще выпутывался из штанов и потом из трусов.
«Привыкла, однако, раздеваться в два счета», – подумал он в приступе сицилийской ревности.
Ливия бросилась на влажную траву, расставив ноги, руками лаская грудь, и он услышал с отвращением звук десятков раздавленных ее телом улиток.
– Ну, давай скорее.
Монтальбано наконец удалось освободиться от одежды, от холода он покрылся гусиной кожей. Меж тем две или три улитки, оставляя фосфоресцирующий след, уже поползли по телу Ливии.
– А это что за недоразумение? – спросила она критически, глядя на его стручок. Со снисходительным видом она поднялась на колени, взяла его в руку, погладила и засунула в рот. Когда почувствовала, что готово, опять приняла прежнее положение.
– А теперь отымей меня по полной программе, – сказала она.
«Как это она вдруг стала такой вульгарной», – спросил он себя, растерявшись.
Когда он совсем было вошел в нее, то увидел в нескольких шагах собаку. Собака белая, розовый язык высовывается из пасти, она угрожающе рычит, показывает зубы, изо рта тянется слюна. Когда она появилась?
– Ну что ты там? Опять он у тебя повял?
– Тут собака.
– Какое тебе дело до собаки? Трахайся.
Как раз в этот момент собака взлетела в прыжке, и он замер, испугавшись. Собака приземлилась в нескольких сантиметрах от его головы, окаменела, цвет ее слегка поблек, она свернулась клубком, передние лапы вытянуты, задние подобраны, и стала ненастоящей, из терракоты. Это была собака из пещеры, та самая, которая сторожила покойников.
И вдруг пропали небо, деревья, трава; стены и потолок из камня склубились вокруг, и он с ужасом понял, что мертвые в пещере были не двое неизвестных, а он и Ливия.
Он пробудился от кошмара, тяжело дыша, весь мокрый и сразу мысленно попросил у Ливии прощения за то, что в своем сне вообразил ее такой бесстыжей. Что должна была представлять эта собака? И омерзительные улитки, которые ползали повсюду?
Но в этой собаке какой-то смысл должен был быть наверняка.
До того как отправиться на службу, он заглянул в киоск, взял две газеты, которые выходили на Сицилии. Обе они уделяли большое место обнаружению тел в пещере, об открытии арсенала они, наоборот, полностью забыли. Газета, которая печаталась в Палермо, не сомневалась, что дело шло о самоубийстве на любовной почве, та же, которая печаталась в Катании, вроде принимала тезис об убийстве, но не сбрасывала со счетов и самоубийства, потому заголовок гласил: «Два самоубийства или двойное убийство?», сообщая различию между «двумя» и «двойным» таинственный и расплывчатый смысл. С другой стороны, что бы ни происходило, эта газета имела обыкновение не занимать никакой позиции, шла ли речь о войне или о землетрясении, всем сестрам давала по серьгам и вследствие этого приобрела славу газеты независимой и либеральной. Ни одна из них не задерживалась на корчаге, плошке и собаке из терракоты.
40 
