210 
— Клэпэм, — распорядился Уоллис и откинулся к спинке, вполне довольный собой.
— На Лэчмир-роуд есть полицейский участок, — подсказала она.
— Полно, Андреа. К чему это? Ты сделала что могла.
— Скорее благодаря случаю, нежели по плану.
— Нет-нет, я думаю, план у тебя был.
— И что теперь?
— Тут тебе не Россия, сама понимаешь, и мы — не КГБ. На каторгу не сошлют. Вернешься в административный отдел, будешь добросовестно работать. Выйдешь в положенный срок на пенсию, будешь жить припеваючи.
Она всмотрелась в лицо Джима, пытаясь понять, правду ли он говорит. Джим честно выдержал ее взгляд. Прав был Карл: из-под жирной старой маски все еще выглядывало лицо школьника, расположенного, желающего угодить. Его послушать, так все будет хорошо.
— Конечно, — добавил он, — мы рассчитываем на то, что ты будешь и впредь поддерживать отношения с мистером Громовым.
— А если я не соглашусь?
— Тогда ты не выйдешь на пенсию. Не получишь свои двести фунтов. Тогда ты отправишься в тюрьму.
— Я предупредила Громова, что выполню для него только одно задание.
— Почему так?
— Потому что хотела дожить до этой самой пенсии, про которую ты талдычишь. Не собираюсь все оставшиеся мне годы потеть от страха. И к тому же ненависть ушла из меня. Нет никаких причин продолжать.
— Ненависть? — переспросил Уоллис. — О чем это ты, старушка?
— На этом Льюис Крейг словил меня — соблазнил работать на русских.
— На ненависти? Кого ты ненавидела? Льюиса Крейга?
— Льюис жалкий человек, — вздохнула она и после мрачной паузы добавила: — Вероятно, я ненавижу того же самого врага, которого ненавидишь ты.
— Я ни к кому не чувствую ненависти, — возразил Уоллис, всем корпусом поворачиваясь к ней на сиденье такси. — Ненависть… не очень-то это по-английски, Андреа. Мы к таким сильным эмоциям не привыкли.
— Разумеется, Джим, ты даже к предателям не чувствуешь ненависти, разве что они проникнут слишком глубоко… в «горячую комнату»… Если они проникнут настолько глубоко, что тогда?
— Мы вычистили весь мусор, старушка. В шестидесятые нам туго пришлось, но теперь к нам не подкопаешься, — довольно агрессивно заявил Уоллис, как будто она подкапывалась лично под него.
— Неужели? — На миг ему удалось сбить ее с толку. — Знаешь, когда я рассказала Громову содержание папки «Клеопатра», назвала имена…
— Ну да, Клеопатра, — подхватил Уоллис, явно довольный, что разговор свернул на эту тему, здесь он чувствовал себя увереннее. — Это же обманка, пыль в глаза, способ проверить… э… связи между Лондоном, Москвой и Берлином. Москве требовалось ослабить положение Ульбрихта, покончить кое с кем из его дружков, в том числе со Штиллером. Вот Якубовский и включил Штиллера в список, а ты нашла этот список и доложила Громову, Громов отрапортовал Москве, Москва запросила Мильке, что у него творится в отделе. В итоге Якубовский получил санкцию действовать, а наша Андреа Эспиналл подтвердила свою благонадежность перед Громовым.
— Ясно… Значит, сначала ты подкинул папку «Клеопатра» на мой стол, а потом запустил меня в «горячую комнату»?
— Ты украла карточку Спека.
— Откуда ты знал, что я работаю на Громова?
— Мы давно следим за Льюисом Крейгом.
Андреа кивнула, припоминая заинтересованность, ни с того ни с сего проявленную Роузом на поминках.
— Ты так и не выслушал, что сказал мне Громов.
— После того, как получил от тебя имя Штиллера?
— Он сказал, что перепроверит эту информацию. Я обозлилась — мне эта «операция» дорогого стоила — и спросила его, каким образом он собирается перепроверить меня. Он ответил, что поручит заглянуть в эту папку человеку с допуском «десять красный».
— Это он тебя дразнил, — отмахнулся Джим.
— В самом деле? Уверен?
Уоллис постучал пальцем по губам, на глазах теряя уверенность. Что-то пошло наперекосяк. День не заладился.
— Так что нечего напускать меня на Громова, — подытожила Андреа. — Бессмысленно: сначала вычистите свои авгиевы конюшни.
— Тебя будут судить, Андреа.
— Нет, не будут, — возразила она. — Ты меня защитишь.
— Есть пределы, дальше которых я зайти не могу.
— Зайдешь, — сказала она и протянула ему конверт. — Ты в этом увяз по самые уши.
— Что это такое?
— Подарочек от Снежного Барса. Он предупредил, что негатив хранится в Восточном Берлине, в надежном месте. Еще он сказал, что ты вряд ли захочешь смотреть на это. Мне он смотреть не советовал, и я не стала.
210 
