очень нудно 
42 
В этот раз все действительно пошло по-другому, как он и пообещал. Мы поселились не в вонючей дыре на третьем этаже с ковровыми квадратиками на полу и мышами за обоями. У нас была квартира в бельэтаже в перестроенном особняке, с оригинальным эркером и стильными коринфскими колоннами по обе стороны от крыльца. В квартире был камин с кованой решеткой и изразцами. Имелась у нас и спальня, и кухня, и ванна на львиных лапах. Каждый вечер мы шли в «Джулипс», где играла группа Ричи. Когда заведение закрывалось, мы отправлялись в город. Веселились на вечеринках, пили. Нюхали кокаин, если предоставлялась такая возможность. Даже пробовали ЛСД. Мы танцевали, мы тискались на заднем сидении такси и никогда не возвращались домой раньше трех ночи. Мы ели в постели купленную навынос китайскую еду. Купили акварель и разрисовывали тела друг друга. Однажды ночью мы напились, и он вдел сережку мне в ноздрю. Во второй половине дня Ричи репетировал со своей группой, и когда уставал, то всегда приходил ко мне.
Вот так было на этот раз. Простофилей я не была, и вполне могла отличить ложь от правды. Но все же на всякий случай я подождала две недели, не сорвется ли Ричи. Когда этого не случилось, я поехала домой в Кенсингтон и забрала свои вещи.
Мать отсутствовала, когда я приехала. Это было во вторник днем, и ветер налетал порывами, ритмичность которых всегда вызывает одну ассоциацию — что кто-то в небе трясет большую простыню. Сначала я позвонила в дверь. Подождала, втянув голову в плечи, чтобы защититься от ветра, и позвонила снова. Потом я вспомнила, что по вторникам днем мать всегда допоздна задерживалась на Собачьем острове, занимаясь с гениями из своего пятого класса в надежде подобрать к ним отмычку и напитать их Души Истиной. Ключи от дома были у меня при себе, так что я вошла.
Мать предполагала, что я приду. Она съездила в Кембридж и забрала мою одежду. Упаковала ее и другие мои вещи в картонные коробки, аккуратно заклеив их скотчем и составив на полу в моей комнате. Спасибо, Мир, подумала я. Старая корова, карга старая, треска протухшая. Спасибо, что позаботилась обо мне с присущей тебе компетентностью.
Я заглянула в коробки, отобрала нужное, а остальное вывалила на кровать и на пол. Потом с полчаса побродила по дому. Ричи сказал, что с деньгами становится туговато, поэтому я взяла что могла, чтобы помочь ему выкрутиться: какую-то серебряную штучку, оловянный кувшин, одну-две фарфоровых вещицы, три или четыре кольца, несколько миниатюр, лежавших на столе в гостиной. Все это было частью наследства, которое я со временем получила бы. Я просто немного опередила события.
С деньгами было трудно на протяжении нескольких месяцев. Квартира и наши расходы съедали больше, чем зарабатывал Ричи. Чтобы помочь, я устроилась в кафе на Чаринг-Кросс-роуд, торговавшее печеным картофелем с наполнителями, но для нас с Ричи удержать деньги было все равно что в бурю гоняться за перьями. Поэтому Ричи решил, что единственный способ подзаработать — это несколько дополнительных выступлений за пределами Лондона.
— Ты и так много работаешь, — сказал он. — Давай я съезжу в Бристоль, или Эксетер, или Йорк, или Чичестер, — чтобы поправить наши дела, Лив.
Оглядываясь назад, я понимаю: я должна была сообразить, что все это значит — недостаток денег в сочетании со всеми этими дополнительными выступлениями. Но сначала я не поняла. Не потому, что не хотела, а потому что не могла себе это позволить. В Ричи я вложила гораздо больше, чем деньги, но я не была готова это признать. Поэтому я лгала себе и закрывала на все глаза. Я говорила себе, что нам отчаянно не хватает денег и с его стороны вполне разумно поехать на заработки. Но когда с деньгами стало совсем плохо, а его поездки вообще перестали приносить доход, я вынуждена была сложить два и два: он не приносил денег, потому что тратил их.
Я выступила с обвинениями. Он покаялся. Он погряз в расходах. Жена в Брайтоне, я в Лондоне, девица по имени Сэнди в Саутенд-он-Си.
Про Сэнди он сначала не сказал. Не дурак был. Все распинался про свою жену, мученицу Лоретту, которая по-прежнему его любит, не может заставить себя расстаться с ним, мать его детей и так далее и тому подобное. Он взял за правило время от времени заезжать в Брайтон, как любой ответственный отец. И во время этих своих трех или четырех визитов — а может, их было пять, Ричи? — не преминул наведаться и в трусики Лоретты. Она была беременна.
Он плакал, говоря мне об этом. Что он мог поделать, говорил он, ведь они столько лет были женаты, она была матерью его детей. Как он мог отвергнуть предложенную ею любовь, раз она не смогла разлюбить его, раз она никогда не сможет его разлюбить… Это ничего не значит, она ничего не значит, то, что они были вместе — ничего не значит, потому что «ты единственная, Лив. Ты вдохновляешь меня как музыканта. Все остальное шелуха».
42 
