очень нудно 
39 
Этого не делали ни друзья (Лозинский), ни вдова, ни сын, когда вырос, ни так называемые ученики (Георгий Иванов). Три раза в одни сутки я видела Н<иколая> С<тепановича> во сне, и он просил меня об этом (1924. Казанская, 2).
* * *
- Подошла. Я волненья не выдал,
- Равнодушно глядя в окно.
- Села, словно фарфоровый идол,
- В позе, выбранной ею давно.
- Быть веселой – привычное дело,
- Быть внимательной – это трудней…
- Или томная лень одолела
- После мартовских пряных ночей?
- Утомительный гул разговоров,
- Желтой люстры безжизненный зной
- И мельканье искусных проборов
- Над приподнятой легкой рукой.
- Улыбнулся опять собеседник
- И с надеждой глядит на нее…
- Мой счастливый, богатый наследник,
- Ты прочти завещанье мое.
* * *
- Я не любви твоей прошу.
- Она теперь в надежном месте…
- Поверь, что я твоей невесте
- Ревнивых писем не пишу.
- Но мудрые прими советы:
- Дай ей читать мои стихи,
- Дай ей хранить мои портреты —
- Ведь так любезны женихи!
- А этим дурочкам нужней
- Сознанье полное победы,
- Чем дружбы светлые беседы
- И память первых нежных дней…
- Когда же счастия гроши
- Ты проживешь с подругой милой
- И для пресыщенной души
- Все станет сразу так постыло —
- В мою торжественную ночь
- Не приходи. Тебя не знаю.
- И чем могла б тебе помочь?
- От счастья я не исцеляю.
БЕЛЫЙ ДОМ
- Морозное солнце. С парада
- Идут и идут войска.
- Я полдню январскому рада,
- И тревога моя легка.
- Здесь помню каждую ветку
- И каждый силуэт.
- Сквозь инея белую сетку
- Малиновый каплет свет.
- Здесь дом был почти что белый,
- Стеклянное крыльцо.
- Столько раз рукой помертвелой
- Я держала звонок-кольцо.
- Столько раз… Играйте, солдаты,
- А я мой дом отыщу,
- Узнаю по крыше покатой,
- По вечному плющу.
- Но кто его отодвинул,
- В чужие унес города
- Или из памяти вынул
- Навсегда дорогу туда…
- Волынки вдали замирают,
- Снег летит, как вишневый цвет…
- И, видно, никто не знает,
- Что белого дома нет.
* * *
- Бесшумно ходили по дому,
- Не ждdали уже ничего.
- Меня привезли к больному,
- И я не узнала его.
- Он сказал: «Теперь слава Богу, —
- И еще задумчивей стал. —
- Давно мне пора в дорогу,
- Я только тебя поджидал.
- Так меня ты в бреду тревожишь,
- Все слова твои берегу.
- Скажи: ты простить не можешь?»
- И я сказала: «Могу».
- Казалось, стены сияли
- От пола до потолка.
- На шелковом одеяле
- Сухая лежала рука.
- А закинутый профиль хищный
- Стал так страшно тяжел и груб,
- И было дыханья не слышно
- У искусанных темных губ.
- Но вдруг последняя сила
- В синих глазах ожила:
- «Хорошо, что ты отпустила,
- Не всегда ты доброй была».
- И стало лицо моложе,
- Я опять узнала его
- И сказала: «Господи Боже,
- Прими раба Твоего».
* * *
- Был блаженной моей колыбелью
- Темный город у грозной реки
- И торжественной брачной постелью,
- Над которой держали венки
- Молодые твои серафимы, —
- Город, горькой любовью любимый.
- Солеёю молений моих
- Был ты, строгий, спокойный, туманный.
- Там впервые предстал мне жених,
- Указавши мой путь осиянный,
- И печальная Муза моя,
- Как слепую, водила меня.
Тверь, Общий вид
…Лето я проводила в бывшей Тверской губернии, в пятнадцати верстах от Бежецка. Это неживописное место: распаханные ровными квадратами на холмистой местности поля, мельницы, трясины, осушенные болота, «воротца», хлеба, хлеба… Там я написала очень многие стихи «Четок» и «Белой стаи»…
Я носила тогда зеленое малахитовое ожерелье и чепчик из тонких кружев. В моей комнате (на север) висела большая икона – Христос в темнице. Узкий диван был таким твердым, что я просыпалась ночью и долго сидела, чтобы отдохнуть… Над диваном висел небольшой портрет Николая I: не как у снобов в Петербурге – почти как экзотика, а просто, серьезно по-онегински («Царей портреты на стене»). В шкафу остатки старой библиотеки, даже «Северные цветы», и барон Брамбеус, и Руссо. Там я встретила войну 1914 года.
39 
