73 
Но если она хотя бы на шаг приблизиться к его тайне — он убьет ее, не задумываясь!
* * *
Около девяти вечера я въехала в люкс.
Сразу после ужина собрала вещи (в номер пришлось заходить в резиновых сапогах сантехника и в его же респираторе), испорченное выбросила. К счастью, пострадало немногое: дорожная сумка, недавно приобретенные шлепки и халат-кимоно, упавший со стула, на котором висел.
Пока я связывала барахлишко в узлы (положить-то его было не во что), Сонька валялась на пляже, не забывая через каждые четверть часа донимать меня звонками, на которые я не отвечала. В восемь все было готово, в девять я въехала.
Номер был таким же, каким я его помнила. Хорошая мебель, фирменная техника, бездарная акварель на стене. Только балконные борта стали выше — над парапетом появилась дополнительная оградительная полоса из железа со следами свежей сварки.
Я вышла на лоджию, осмотрелась. Горы, море, игрушечные домики, тонущие в зелени, загорающиеся огни рекламы, мигающие огни взлетающих самолетов, далекие огни Курортного городка. Прильнув животом к борту балкона и обхватив руками свежеприваренную оградительную полосу, я перекинула туловище через парапет и глянула вниз. Страшно! Но не настолько, чтобы потерять ориентацию и вывалиться. Отсюда вообще выпасть проблематично. Даже если учесть, что борта были ниже на двадцать пять сантиметров, все равно они были достаточно безопасными…
Балкончик был не таким широким, как наш в полу-люксе. Узкий, длинный, к тому же не прямоугольный, а изогнутый, что естественно — он шел по краю круглой башни. И эта его изогнутость позволяла смотреть не в одном направлении, а в трех — на юг, восток и запад. Это было очень интересно. Отойдя на один край балкона, можно было увидеть санаторский пляж, кафе «Прибой», заброшенный рыбозавод, а высунувшись по пояс и глянув вдаль — центр города: телеграф, рынок, набережную. С другого края был виден дендрарий, скверик у столовой, лечебный корпус и далекий аэропорт. А, свесив голову вниз, можно разглядеть… задний двор.
Что? Задний двор? Я забилась в самый угол восточного края лоджии, подпрыгнула, повисла брюхом на поручне. Точно! Задний двор! Вон пятачок, на котором мы с Гулей прятались от призрака, вон и трухлявый навес, и ржавая бочка, и живая изгородь из сливовых деревьев — как раз через нее продиралось приведение, спасаясь от двух сумасшедших преследовательниц. За ней бетонный забор, в заборе калитка… Стоп! Калитка! Неприметная железная дверка, встроенная в бетон. Наверное, именно через нее в далекие девяностые вороватые работники выносили награбленное… И через нее, не далее, как сегодня, скрылся так называемый призрак! Отлично он, однако, в планировке территории ориентируется. Ай да призрак, ай да сукин сын!
… Неожиданно в дверь постучали. Я вздрогнула и, немного робея, крикнула:
— Кто там?
— Да открывай ты, пока меня не засекли! — донесся до меня раздраженный голос Соньки.
Я открыла. Сонька вползла в номер, воровато озираясь по сторонам.
— Мания преследования? — хмыкнула я.
— Мне показалось, что за мной следят, — приложив указательный палец к губам, прошептала Сонька.
Я выглянула в коридор. Нацепив очки, оглядела его. Никакого намека не преследование не обнаружила — не иначе Сонька на самом деле начала страдать манией. По-моему, в медицине она называется паранойей.
— Хорошо тут, — сказала страдалица, падая на кровать. — Прохладно!
— Вот и говорю, что хорошо. А ты не хотела…
— Я и сейчас не хочу, — Сонька привстала на кровати. — Ты прикинь, каково тут ночью, когда раздаются стоны, и падают картины… — она передернулась. — Б-р-р!
— Стонов я не боюсь! Подумаешь — стоны! И картину можно снять. Задвинем ее за шкаф, и дело с концом! — хорохорилась я. — Зато мы теперь живем в роскошных апартаментах! Спим каждый на соей кровати… Прикинь, Софья, ты будешь дрыхнуть на софе, а не на полу…
— Только, думается мне, ты не по этому сюда напросилась, — подозрительно сощурилась Сонька.
— Как не по этому?
— Так. Не по этому. — Она вцепилась пальцами в мой подбородок и нараспев произнесла. — Ты. Вселилась. Сюда. Потому что. Хочешь. Раскрыть. Преступление.
— Ты с дуба что ли упала? Какое преступление?
— Убийство, какое же еще! Знаю я тебя, — она погрозила мне пальчиком. — У тебя в глазах лихорадочный блеск появился, это не спроста…
— Может, у меня лихорадка.
73 
