124 
— Ты сошел с ума, даже если просто подумал об этом. Тебе не хуже меня известно, что это невозможно.
— Только скажи, что ты ни в чем не виновата. Скажи, что не имеешь никакого отношения к исчезновению Ли Баркера. Скажи это, и я подарю тебе ребенка, а мы сможем пожениться.
Сердце колотилось так, будто хотело выпрыгнуть из груди.
— Нет, Кеннеди, нет. Это невозможно.
— Да, Грейс, да, — твердил он, находя дорожки к самым потайным, самым чувствительным ее уголкам.
Она задыхалась, кусала губы, чувствуя, что слабеет, уступает его натиску, теряет остатки благоразумия и сходит с ума… от желания.
— Я… я не могу…
— Я знаю, чего хочу. Я хочу, чтобы мы были вместе. Хочу, чтобы ты была со мной и с детьми. В этом доме. Каждый день. Разве ты этого не хочешь?
— Хочу, — прошептала она, теряя силы. — Но этому не бывать, потому что это невозможно.
— Тебе нужно только довериться мне. Вместе мы сумеем выстроить наше будущее. Но только если будем доверять друг другу.
Как там сказал Клэй? Что-то насчет того, что она заслужила право на счастье. А если это правда? Если Кеннеди прав и будущее зависит только от них? Он предлагал все, о чем она только могла мечтать, но и цену просил немалую. Полную правду.
— Ну же, Грейс, — снова и снова повторял он, покрывая поцелуями ее виски, щеки, веки. — Ну же, скажи. Я никогда тебя не обижу. Мы будем одной семьей.
Все тело напряглось и дрожало. Надежда, желание и страх переполняли ее.
— У нас могла бы быть девочка, сестричка для Тедди и Хита.
Голоса в голове кричали, требовали, напоминали, что правда должна остаться тайной, что мир рассыплется прахом, если только она откроет рот и проговорится. Но сердце говорило другое, прося поверить, открыться хотя бы раз. Только один раз.
— Это я во всем виновата, — едва слышно прошептала Грейс.
Кеннеди вздрогнул и замер, но его рука осталась там, где и была.
— Что? Как?
— Преподобный… он не давал мне проходу. — Грудь сжало так, что ей пришлось бороться за каждый вдох. — Он… выгнал Молли из к-к-комнаты. А потом вернулась м-мама. И она сразу п-п-поняла, что что-то не так. Его не д-должно было быть д-дома. Он нарочно ее отослал. — Кеннеди не шевелился, но пристально смотрел ей в глаза, ловя каждое слово. — Она сразу н-набросилась на него. Стала говорить, что обратится в п-полицию, что все узнают, какой он мерзавец. И тогда… Он не выдержал. Для него было важно всегда оставаться чистеньким. Он от всего открещивался. Говорил, что мама неправильно все поняла, но она-то знала. Она поняла, что он за человек. Только слишком поздно. — Грейс справилась с первым волнением и говорила все быстрее, уже без запинок, и слова лились свободно и быстро, как вода через прорванную плотину. — Они так кричали, а потом он начал бить ее. Я была там и не знала, что делать. Попыталась остановить его, но он отшвырнул меня и погнался за мамой. И тут пришел Клэй… — Она перевела дух. — Он сразу стал защищать нас.
— И преподобный набросился на него? — Грейс кивнула.
— Мама попыталась оторвать Баркера от Клэя, но у нее ничего не получилось, и тогда…
— Что тогда?
— Она ударила его по голове подставкой для ножей.
— И?..
— Преподобный упал. Просто рухнул на пол. Там, в кухне. Сначала мы даже не подумали, что с ним что-то серьезное. Но потом… — Грейс моргнула, сдерживая подступившие к глазам слезы. — Было много крови. Очень много. И еще… он лежал совсем неподвижно… как… как неживой… И не дышал. Мы растерялись. Не знали, что делать. В полицию звонить было нельзя. В городе нас не любили, и никто бы не поверил, что это несчастный случай. Мама знала, что ее отправят в тюрьму, а нас разлучат.
— Да, Баркеры и Винчелли не смирились бы с унижением. Они не допустили бы, чтобы город узнал правду о преподобном, — согласился Кеннеди. — Они потребовали бы наказать вас.
— Он был городским проповедником. Человеком с безукоризненной репутацией. Не только Винчелли и Баркеры потребовали бы наказания — против нас выступил бы весь город. Да, это был несчастный случай. Но ничего бы не случилось, если бы не я. Они схватились из-за меня, понимаешь?
Он встретил ее признание молчанием. Только смотрел на нее широко открытыми глазами, шокированный услышанным, той правдой, которую она носила в себе восемнадцать долгих лет.
Слезы, удержать которые Грейс так и не смогла, покатились наконец по щекам, и она подняла голову и посмотрела на Кеннеди, напуганная тем, что рассказала, чем впервые поделилась с другим, и со страхом ожидая его реакции. Он молчал не долго.
124 
