очень нудно 
41 
И она знает, где этот корабль затонул.
– И этого достаточно, чтобы предпринять поиски.
Она говорила, и лицо у нее становилось все жестче, словно, пока она приводила даты и факты, девчонка, показавшаяся над страницами «Тинтина», куда-то исчезла Она больше не улыбалась, глаза горели решимостью и уверенностью. Она уже не была девочкой с фотографии Она снова отдалилась, и Кой рассердился.
– А кто те, другие?
– Какие другие?
– Далматинец с седой косицей. Меланхоличный недомерок, который вчера вечером следил за твоим домом. Они не слишком-то похожи на историков. должна делать и чего не должна… Все мужчины, которых я знала, всегда хотели объяснять мне, что я должна и чего я не должна.
Она усмехнулась невесело и устало, Кой решил, что это была настоящая европейская усмешка досады. В ней было нечто неуловимое, роднившее эту усмешку со старыми белеными стенами, потрескавшимися фресками в церквах и женщинами в черном, которые смотрели в море сквозь листья виноградных лоз и олив. Вряд ли какая-нибудь американка могла бы так усмехнуться.
– Я тебе ничего не указываю. Мне только надо знать, чего ты от меня хочешь.
– Я тебе предложила работу…
– О, черт! Работу!
Он стоял покачиваясь, опечаленный, словно находился на палубе корабля, которому вот-вот придется выброситься на берег. Потом взял тужурку и сделал несколько шагов к двери, и Зас весело поспешил за ним. В душе у Коя был лед.
– Работу! – с сарказмом произнес он еще раз.
Она не тронулась со своего места перед окном.
Ему показалось, в глазах ее мелькнул страх. Хотя при таком освещении нельзя быть уверенным.
– Возможно, они думают, – сказала она, тщательно взвешивая каждое слово, – что речь идет о сокровище, и тому подобное. Но это не сокровище, а тайна. Тайна, которая, вероятно, в наше время никому не интересна, но для меня она важнее всего. Поэтому я и занимаюсь этим.
– Кто они?
– Не знаю.
Кой подошел к двери. Глаза его на мгновение задержались на чеканном серебряном кубке.
– Приятно было познакомиться.
– Подожди.
Он внимательно посмотрел на нее. Словно игрок с паршивыми картами на руках, который прикидывает, что за карты у противника.
– Не уходи, – сказала она. – Это полная ерунда.
Кой надел тужурку.
– Возможно. Попробуй докажи.
– Ты мне нужен.
– Безработных моряков и без меня хватает.
И водолазов. Среди них немало таких же дураков, как я.
– Мне нужен именно ты.
– Ты знаешь, где я живу.
Он медленно открыл дверь. В душе у него была смерть. Все то время, которое потребовалось, чтобы закрыть дверь, он ждал, что она кинется к нему, схватит за руку, заставит посмотреть ей в глаза, скажет хоть что-нибудь, чтобы задержать его. Возьмет его лицо в свои ладони, поцелует его долгим, настоящим поцелуем, и тогда плевать ему на разноглазых далматинцев и меланхоличных недомерков, тогда он будет готов с головой погрузиться вместе с ней, с капитаном Хаддоком и самим чертом-дьяволом в поиски «Единорога», или «Деи Глории», или любой, самой невообразимой фантазии. Но она стояла, облитая со спины золотистым светом, не шевелясь, не произнося ни слова. Кой опомнился уже на лестнице, услышав, как жалобно скулит Зас, оплакивая разлуку. Он чувствовал чудовищную пустоту в груди и под ложечкой, неприятное подрагивание икр. Его подташнивало, и на первой же площадке он прислонился к стене, поднес ко рту руки и увидел, что они дрожат.
Суша, пришел он к выводу после долгих размышлений, это не что иное, как широкая коалиция, существующая с единственной целью – досаждать моряку: здесь и пики, не отмеченные на картах, и рифы, и песчаные отмели, и мысы, окруженные предательскими банками, а кроме того, суша населена множеством чиновников, таможенников, капитанов портов, полицейских, судей и веснушчатых женщин. Погруженный в столь мрачные размышления, Кой целый вечер бродил по Мадриду.
Ему сопутствовали потерпевшие поражение герои кинофильмов и романов – Орсон Уэллс из «Шанхайской дамы», Еэри Купер из «Тайны затерянного корабля», Джим, за которым из порта в порт следует призрак «Патны». Разница была лишь в том, что не было ни Риты Хейворт, ни капитана Марлоу, чтобы ободрить его словом, так и шел он среди людей, молчаливый и рассеянный, засунув руки в карманы синей тужурки, останавливаясь перед красными светофорами и переходя улицы на зеленый свет, и был он такой же серый и бесцветный, как все остальные. Он вдруг почувствовал себя неуверенным, жалким и вообще не на своем месте. Он жадно поглощал пространство, стремясь найти пирс, порт, где надеялся обрести утешение в привычном – в запахе моря и плеске волн о причалы; но только когда на площади Сибелес он замедлил шаг, не зная, в какую сторону свернуть, до него вдруг дошло, что в этом огромном шумном городе моря нет. Это неприятное открытие настолько ошарашило его, что он покачнулся и даже зашатался, ему пришлось сесть на скамейку возле ограды парка, и двое военных в красных беретах, в форме с портупеей и с винтовками на ремнях, подозрительно покосились на него. Позже, когда он снова пустился бродить по городу и когда небо, открывающееся в западной стороне проспектов, начало краснеть, а в противоположной стороне все помрачнело и посерело и обозначились силуэты зданий, где загорались первые огни, его отчаяние перешло во все возрастающий гнев – это была едва удерживаемая ярость, в которой смешалось презрение к собственной персоне, отражавшейся в витринах, и бешенство, вызванное всеми этими прохожими, которые задевали его, толкали, когда он останавливался, нелепо жестикулировали, говоря по мобильникам, мешали ему спокойно пройти своими огромными пакетами из супермаркетов и сами двигались по-дурацки, то прибавляя шагу, то останавливаясь групками поболтать. Несколько раз он отвечал на толчки тем же и вдруг заметил, что возмущенное выражение лица очередной жертвы его настроения, – когда этот человек уловил ожесточенность Коя, его злой, угрожающий взгляд, мрачный, как приговор трибунала, – стало настороженным и удивленным. Никогда в жизни он не был настолько похож на неприкаянного Летучего Голландца – даже в тот день, когда комиссия по расследованию на два года отлучила его от моря.
41 
