очень нудно 
55 
Морозини с чувством облегчения встал, снял каскетку и пальто, бросил их на коричневые бархатные подушки и потянулся, зевая. День, проведенный в номере отеля, где он слонялся без дела из угла в угол, утомил его больше, чем любая многочасовая беготня по улице. Причиной тому было нервное напряжение. Если он решил последовать совету Симона Аронова, то только потому, что было бы безрассудно не принять его всерьез. Смерть доверенного лица, должно быть, расстроила Хромого – а может быть, причинила ему сильную боль! – и он не хотел еще через несколько часов потерять эмиссара, на которого возлагал все свои надежды. Морозини пришлось остаться в гостинице, отказаться от удовольствия высунуть нос на улицу, прогуляться по Мазовецкой или посидеть в таверне Фукье. Правда, погода опять испортилась, и потоки дождя вовсе не располагали к сентиментальной прогулке.
Тогда для правдоподобия Альдо сказался больным. Ему принесли в номер завтрак, газеты, но ни французы, ни англичане ничего не писали о смерти маленького человека в круглой шляпе. Что же касается польских газет, из которых можно было бы что-то узнать, то Морозини не понимал в них ни слова. Он переживал эту смерть тяжелее, чем мог предполагать. Элиас Амсхель был приятным, воспитанным человеком, и всегда было очень забавно наблюдать, как он появляется в зале аукциона со своим эскортом янычар, неизменно сохраняя на лице спокойную улыбку добросовестного служащего. Случившаяся трагедия доказывала, что Морозини предстоит столкнуться с людьми беспощадными и жестокими. И хотя это не пугало Альдо, он все же решил, что необходимо вести себя осторожно, думать, куда идешь. Об обстоятельствах убийства он надеялся узнать больше в Париже, у Видаль-Пеликорна, который, судя по всему, является одной из главных «пружин» в организации Хромого.
Чтобы убить время, Морозини попросил принести колоду карт, раскладывал пасьянсы и через окно смотрел, что происходит на площади. Таким образом около полудня он стал свидетелем отъезда Дианоры, окруженной горой чемоданов и коробок, которые без конца пересчитывала ее горничная.
Юный Сигизмунд, столь же почтительный, как накануне, порхал вокруг Дианоры, как шмель вокруг розы. Молодая женщина ни разу не подняла глаз на окна отеля, но, если задуматься, в этом не было никакого смысла: разве они не решили, что не будут искать новых способов увидеть друг друга, как только закончится ночь? Отъезд бывшей возлюбленной был единственным немного забавным развлечением в течение этого бесконечного дня, и, когда настал час покинуть гостиничную тюрьму, Альдо с огромным облегчением отправился на вокзал.
Покончив с необходимыми формальностями при отъезде из отеля, Морозини решил, что время предосторожностей уже наступило. Поэтому он прежде всего отказался от предложенного фиакра и подозвал Болеслава, которого заметил среди кучеров, дожидающихся своей очереди. Тот немедленно подбежал, а Альдо залечил рану отвергнутого возницы несколькими злотыми.
Сев в фиакр, Морозини тут же спросил Болеслава, не сообщали ли в газетах о произошедшем накануне убийстве, добавив, что в отеле прошел такой слух, но оно могло быть ошибочным.
– Ошибочным? – воскликнул Болеслав. – О, нет! Напротив, гнуснейшее, но свершившееся преступление. Сегодня о нем все говорят, и убийство, между прочим, чрезвычайно жестокое...
– Неужели? – пробормотал Морозини, ощутив неприятный холодок в груди. – А кто жертва, известно?
– Не совсем. Какой-то еврей, это точно; его тело нашли у входа в гетто, между двумя башенками, однако узнать его было трудно, так как у покойного просто не было лица. Помимо всего прочего, беднягу пытали перед смертью. Говорят, смотреть на него невыносимо...
– Но кто мог совершить подобное преступление?
– В том-то и загадка. Никто не имеет ни малейшего представления. Газеты пишут о неизвестном из еврейского квартала, и я думаю, что полиции нелегко будет узнать больше.
– Но все же должны остаться какие-то следы? Даже ночью кто-то мог увидеть...
– Никто ничего не увидел или молчит. Знаете, в этом районе люди не очень болтливы, не любят иметь дело с полицией, даже если она не русская. Для них все полицейские стоят друг друга.
– Я полагаю, что разница все же есть?
– Конечно, но поскольку до сих пор этих людей не трогали, они хотят, чтобы так и продолжалось.
О чем мог думать Симон Аронов в этот час? Может быть, он жалел, что обратился к нему, ведь, какой бы секретной их встреча ни была, за Морозини, должно быть, следили, шпионили.
55 
