очень нудно 
82 
— По ту сторону.
— Так-так. Что же привело вас на наш край земли?
На этот вопрос было труднее ответить. Если бы я сказала, что в поисках мудрости покинула ту самую страну, которая является источником всей мудрости, столь образованный господин мог бы и посмеяться надо мной. Но тут, к счастью, нам подали еду, и это прервало разговор.
Устрицы были просто великолепны. Их уже открыли, так что нам оставалось только высасывать их из блестящих перламутровых раковин. Раковины были тоньше и более округлые, чем те, что встречаются на побережье Малабара, и вкус этих устриц был изысканнее. Эль оказался темным густым напитком с привкусом фруктов. Он сразу же ударил мне в голову, возможно потому, что мы его пили горячим. У края кружки плавало маленькое дикое яблочко.
— Ваш спектакль повествует о нормандцах, — заговорила я, — о племени, которое правит вашей страной.
Очки сверкнули, за ними — умные, многое повидавшие глаза.
— Ублюдки! Нет, не о них. О Гарольде. Он был славный парень, ему не повезло.
— Ему угодила в глаз стрела.
— Вот именно. Он проиграл битву. Вильгельм[28] стал королем, власть досталась нормандцам. Ублюдки! — повторил он.
— Они в самом деле чем-то отличаются от вас?
Мой собеседник наклонился вперед, положил руку мне на колено.
— Да, — ответил он. — Завоеватели так и не стали частью английского народа, хоть им и пришлось жениться на дочерях датчан и саксов, поскольку среди них не было женщин. Их короли происходят из семьи французских герцогов Анжу, они носят имя Планта-Генет, потому что основатель династии украшал свой шлем вместо перьев веточкой цветущего дрока, называемого по-французски «gent».
Произнесенное им имя что-то расшевелило на дне моей памяти — так краб, пробираясь по дну, взрывает верхний слой песка, но я не сообразила, о чем оно мне напомнило. Джеф продолжал свой рассказ:
— Прошло четыре столетия, и только теперь, в последние шестьдесят лет, они начинают учить английский язык. Да они вовсе не англичане, надменные ублюдки, не думающие ни о чем, кроме сана и званий, озабоченные соблюдением ритуала и сохранением внешних отличий от местной знати.
Я припомнила, как в Кале Уорик и его приближенные издевались над Вудвилом, потому что он не был нормандцем.
— Они держатся друг за друга, они любят состязания в силе и ловкости, но только самые воинственные. Те, кто недостаточно силен физически, становятся епископами. Друг с другом они могут общаться вроде бы и небрежно, но по отношению к чужакам всегда держатся заносчиво.
— А их женщины? — спросила я.
— Они полностью подчинены мужчинам, служат им, словно рабыни, выходят замуж по родительскому приказу, приносят ребятишек каждый год, точно скот, и даже больше, чем мужчины, блюдут свои звания и привилегии.
— А каковы же настоящие англичане?
— Есть два вида англичан те, кто согласился подчиниться, и те, кто не уступил. Подчинившиеся стали послушными и услужливыми, они готовы на все, лишь бы не голодать. Видите ли, нормандцам было не так просто править страной, им требовались писцы, чиновники, шерифы, констебли, таможенники. Нормандцы с удовольствием предоставили эту работу саксам.
Он вздохнул и продолжил свой рассказ: — Эти люди, эти предатели, научились быть очень точными и исполнительными, чтобы угодить своим хозяевам. Они признали нормандцев своими господами по праву и в силу традиции, они готовы на все, лишь бы хозяева были ими довольны, они тянутся за ними и пытаются подражать их обычаям. Чаще всего на сотрудничество с пришельцами соглашались саксы, даны более независимы, но до прихода завоевателей оба народа жили душа в душу и звались англичанами.
Джеф поменял позу, поднес к губам опустевшую свинцовую кружку, встряхнул ее. Оглядевшись, я подозвала мальчика, принесшего нам эль и устрицы, и заказала еще две пинты. На этот раз платила я.
Теперь Джеф говорил неторопливо, словно обдумывая каждое слово, которое собирался сказать.
— В прежние времена саксы и даны сами правили страной, собираясь на советы по деревням. Даже король подчинялся большому совету, Витангемоту. Теперь все наши права отняты и полузабыты, но дух, породивший эти свободы, все еще жив.
— И это — еще одна сторона английского характера? — предположила я.
— Вот именно. Внешне мы соблюдаем все навязанные нам правила, но в душе остаемся по-прежнему независимыми и глубоко уважаем право другого человека быть самим собой. Мы можем трудиться изо всех сил, если захотим, хотя вообще-то мы предпочитаем пить, плясать и распутничать. И могли бы заниматься этим в свое удовольствие, если б наш добрый Гарольд выиграл ту проклятую битву! — Мой друг закачался на скамье и утер слезу. — Веселая Англия, — вздохнул он. — Где она, веселая Англия?
82 
