100 
– Нет. К себе домой! Мне надо вызвать подмогу...
– Тогда, пожалуйста, развяжите меня! Я оденусь, гляну, что делается в доме по соседству, и займусь кухней...
Вор теперь явно был настроен добросовестно помогать, и Адальбер сдался. Взяв нож, он перерезал шнурки и был вознагражден широчайшей улыбкой:
– Вы, знаете ли, меня немного перетянули, а у меня не очень хорошее кровообращение... Вы как сюда попали, пешком пришли?
– Нет, просто оставил машину чуть подальше...
– Если это та маленькая шумная красная штучка, лучше бы вам загнать ее в сад. Она слишком приметная. Я открою вам ворота.
– Хорошо, на обратном пути загоню...
И Адальбер отправился звонить, а Латроншер, счастливый, словно дитя, прихватил корзинку и рванул в погреб, чтобы притащить оттуда свои знаменитые консервы, к которым щедрой рукой прибавил баночку паштета из гусиной печенки и пару бутылок вина. Выложив все это на кухонный стол, он побежал наверх, в спальню, чтобы переодеться к ночи, которая обещала быть захватывающе интересной. Очень веселое занятие – день и ночь присматривать за незаконно нажитыми сокровищами, – время от времени выбираясь наружу, чтобы раздобыть деньжат, – но рано или поздно это надоедает. А теперь перед Фруктье, общительным по натуре, открывалась возможность приятной перемены существования...
Начинало темнеть.
Одеваясь, Латроншер бросил взгляд на соседний дом, увидел, что в задних комнатах горит свет, но больше никаких признаков жизни соседи не подавали. Решив, что у него есть более важные занятия, он спустился в кухню, облачился в большой передники, напевая, принялся готовить...
Пока ехали в черном лимузине, подобравшем ее на углу улицы Руже де Лиля, «Мина» ни о чем не думала, кроме того, чтобы наилучшим образом сыграть свою роль. Она ничего и не видела, кроме человека, составлявшего ей компанию, потому что шторки на окнах были задернуты, в том числе и на том, которое отделяло пассажиров от водителя. Последний, похоже, был в отличном настроении, она слышала, как он насвистывает. Что касается ее спутника, то казалось, будто рядом с ней на сиденье расположилась груда вещей: темное пальто с поднятым воротником, мягкая шляпа с опущенными полями, между ними – шарф неопределенного цвета; намотанный до самых глаз. Он не произнес ни единого слова, только грубо вырвал у нее портфель, который теперь нежно прижимал к сердцу. Он тяжело дышал и время от времени хихикал, выражая, должно быть, тем самым удовлетворение. Наверное, будущее виделось ему таким же блестящим, как заключенные в этом портфеле драгоценности. Его пленница искренне понадеялась, что от этого у него возникнет желание почаще мыться: исходивший от закутанного мужчины запах застарелого табака и пота был попросту невыносим, а оттого, что машину трясло, легче не становилось, она чувствовала, что ее вот-вот вывернет наизнанку!
Еле удерживаясь, она принялась шарить по карманам костюма, – сумку у нее отобрали, – в поисках носового платка, спрыснутого духами, нашла, приложила к носу и принялась вдыхать свежий лесной аромат.
Поездка продлилась около трех четвертей часа. Под конец вонючий спутник слегка отодвинул шторку со своей стороны, затем, вытащив откуда-то черную повязку, снял с «Мины» очки, сунул их ей в нагрудный карман, – не забыв мимоходом проверить упругость ее бюста, за что чуть было не получил пощечину, но успел увернуться, – и крепко завязал пленнице глаза.
Машина покинула мощеные улицы, повернула направо, покатила по засыпанной гравием дороге с выбоинами и наконец; остановилась. Пленница – насчет своего статуса у «Мины» никаких, иллюзий не оставалось – была извлечена наружу крепкой рукой, после чего ее подвели к крыльцу и заставили подняться по ступенькам, потом пройти через выложенную плитками прихожую и наконец втолкнули в комнату, где сильно пахло пылью и немного – сыростью и где лишенный ковра паркет скрипел у нее под ногами. Там с нее сняли повязку и вернули на место очки. И тогда она увидела, что оказалась в гостиной с окнами, завешенными красными плюшевыми шторами, обставленной несколькими разномастными креслами, диваном, двумя одноногими столиками и еще одним, большим и служившим письменным столом. Скудный и унылый свет изливался из позолоченной бронзовой люстры, где горели лишь три лампочки из шести. За столом сидел стройный темноволосый человек, с головы до ног одетый в черное. Его лицо было скрыто белым платком, позволявшим увидеть лишь очень темные глаза. Она вздохнула и приготовилась ждать.
100 
