54 
— Ну что, красавицы, — вкрадчиво спросил Похъёлец, — позвать сюда водяную деву?
— Ах, зови! — эхом отозвались Мурикки, Кайса и Кетти.
— Открой дверь, — приказал певец Айникки. Айникки подчинилась, хотя вовсе не собиралась этого делать. В голове у нее царил сумбур, видения скальных чертогов и ледяных залов мешались с невозможно прекрасными образами водяных дев. «Неужели и я так выгляжу? — с изумлением подумала она, глядя на застывшие лица и горящие глаза подруг. — Что там пел чародей? Какая шишига, зачем?»
Дверь баньки выходила на реку, до воды было рукой подать. Прямо к порогу тянулась по воде лунная дорожка.
— Тс-с, ждите! — приглушенным голосом произнес похъёлец.
Сначала ничего не было видно. Потом что-то плеснуло, и по воде пошла рябь. Девицы ахнули.
— Шишига услышала мой зов, — довольно сказал певец. — Как раз под вашей лодкой сидела — не иначе как вас дожидалась. Скоро она будет здесь.
Недалеко от берега по воде побежали круги.
— Не надо! — взвизгнула вдруг Кайса. — Прогони ее обратно!
— Поздно, — похъёлец взглянул на Кайсу в упор, — и, кстати, — я забыл упомянуть об одном пустяке. Водяная дева без жертвы не уйдет.
В берег плеснула крошечная волна. Потом еще одна, побольше.
— Ну, что затихли? — насмешливо сказал похъёлец. — Кинете жребий или мне выбрать — кто из вас отправится к Калме?
Девицы молчали, не в силах вымолвить ни слова. Певец улыбался во весь рот, и улыбка у него была не из приятных. Только теперь девицы заметили, что зубы у него тонкие и острые, как у щуки, а за плечами сгустилась странная чернота.
— Похоже, выбирать придется мне… Похъёлец наслаждался. Он придирчиво оглядел Мурикки, так что та покраснела, несмотря на испуг.
— Нет, такую красавицу мне жалко отдавать Калме. Она сгодится и мне самому. А может, ты хочешь стать водяной девой? — неожиданно спросил он Айникки. Та промолчала, растерянно глядя ему под ноги.
— Нет, эта девица хочет властвовать. Ну что ж, скоро будешь ты супругой Лесного Хозяина, хозяйкой земляных чертогов. А ты что скажешь? — спросил он, обращаясь к Кетти. — Поплывет один молодец с рыбных промыслов, а ты выглянешь из-под борта, обнимешь его — и он будет навеки твой.
Побелевшая Кетти молча трясла головой.
— Ну и правильно, — невозмутимо кивнул похъёлец. — Молодец этот с промысла осенью не возвратится, так что и сохнуть по нему незачем. Кто там у нас остался?
Кайса громко всхлипнула в тишине.
— Я не хочу быть шишигой! Они страшилища!
— Кто страшилище? Шишига? Да ты себя не видела, девица. Ступай-ка ты, пожалуй, в реку. Поселишься под пристанью — и все будут тебя бояться.
Кайса заревела в голос.
— Вон, выгляни, посмотри, какая красавица! На реке раздался всплеск, и над водой медленно поднялась голова, потом плечи… Спутанные волосы стлались по воде плавучей травой, свешивались шишиге на лицо. Кожа у нее была бледной и пятнистой. Шишига вышла на мелководье, осторожно переступая разбухшими в воде ногами, и остановилась, покачиваясь и глотая воздух. В воздухе распространился запах протухшей рыбы.
— Отпусти меня, господин, — глухо проговорила она. — Душно…
— Иди к нам, повеселись, — приветливо позвал ее путник.
— Путь уйдет! — завизжала Кайса, вскакивая с места. — Сгинь, нечисть!
Похъёлец тоже встал на ноги.
— Ступай в реку, дура, — жестко велел он Кайсе. — Надоела!
Теперь, когда чародей стоял, все ясно увидели у него за спиной тень черных крыльев. Но никто из девушек не пошевелился и не смог сказать ни слова. Похъёльские песенные чары для смертных нерушимы.
Кайса, заливаясь слезами, шагнула к двери.
— Смотри, тун! — раздался вдруг звонкий голосок. — Будешь пить человеческую кровь — обезумеешь!
Похъёлец резко повернулся к лавке, и его взгляд обратился на девочку в жемчужной повязке, что тихой мышкой сидела в углу у двери. Несколько мгновений он изумленно смотрел на нее, как будто впервые увидел. Потом вдруг оскалился, как волк, и злобно спросил:
— Ты кто такая?
— Отпустил бы девиц, — спокойно сказала девочка. — Сам знаешь, привыкать к крови опасно. Еще раз, другой — и станешь зверем навсегда!
Тун несколько мгновений вглядывался в лицо девочки. Вдруг он отшатнулся и быстро забормотал что-то на своем языке. Огонек лучины забился и пригас, словно с улиц подуло холодным ветром. Айникки почувствовала, что, словно отзываясь на слова чародея, из углов расползается темнота, накатывает холод и смертный ужас…
54 
