36 
— Это еще что такое? — подозрительно спросил Лусио.
— Височно-челюстной сустав.
Котенок не сопротивлялся, был вялым, податливым, как тесто, а когда доктор поднес его к кошке, начал сосать.
— Ну вот, — убаюкивающим голосом произнес Жослен, — в правой ветви челюстной кости головка сустава выдавалась вперед, а в левой была вдавлена. Конечно, при таком повреждении она не могла сосать. Сейчас дело пошло. Но хотелось бы точно удостовериться, что все в порядке, поэтому давайте подождем еще минуту-другую. Заодно я вправил ей крестец и подвздошные кости, они тоже слегка вдавились. Не сердитесь, но все это из-за того, что ее так энергично извлекали из материнского чрева. Она будет смелой и предприимчивой, приглядывайте за ней. Но при этом совсем не злой, наоборот, милой и ласковой.
— Да, доктор, — почтительно произнес Лусио: он не сводил глаз с котенка, который жадно, чуть не захлебываясь, сосал материнское молоко.
— И она всегда будет рада поесть. Из-за этих пяти дней.
— Как Фруасси, — пробормотал Адамберг.
— Это другая кошка?
— Это одна из моих подчиненных. Она без конца ест, она прячет еду про запас, и при этом она страшно худая.
— Тревожное расстройство, — устало проговорил доктор. — Надо бы и ею заняться. Всеми надо бы заняться, в том числе и мной самим. Я бы выпил вина или чего-нибудь другого, — сказал он вдруг, — если это никому не помешает. Сейчас время аперитива. Возможно, вам так не показалось, но я потратил много сил.
Сейчас в нем не осталось ничего от надменного сноба, которого Адамберг увидел по другую сторону живого барьера. Доктор ослабил узел галстука и запустил пальцы в седую шевелюру: так выглядит человек из народа, сумевший справиться с тяжелой работой, хотя еще час назад не был уверен, что справится. Этому человеку захотелось выпить, и Лусио отреагировал немедленно.
— Куда это он? — спросил доктор, увидев, что Лусио торопливо шагает к живой изгороди в глубине сада.
— Дочь запрещает ему пить и курить. Он прячет спиртное и сигареты в кустах. Причем сигареты у него хранятся в двойной пластиковой коробке, чтобы в дождь не намокли.
— Дочь, конечно, знает об этом.
— Конечно.
— А он знает, что она знает?
— Конечно.
— Так устроен мир: он движется по лабиринту наших тайных мыслей. Что произошло с его рукой?
— Оторвало взрывом во время гражданской войны в Испании, когда ему было девять лет.
— Но до этого было что-то еще, верно? Какая-то незажившая рана? Или травма? В общем, что-то такое, что не удалось исправить?
— Пустяк, — проронил Адамберг. — Укус паука, который так и не перестал чесаться.
— Он будет чесаться всю жизнь, — философски заметил доктор. — Это у него сидит здесь, — добавил он, постучав по лбу, — впечаталось в нейроны. Нейроны, так и не понявшие, что руки уже нет. Это тянется годами, и рассудок ничего не может с этим поделать.
— Для чего тогда нужен рассудок?
— Для того чтобы успокаивать, а это уже немало.
Лусио шел к ним с тремя стаканами, зажатыми в руке, и бутылкой, которую он придерживал подбородком. Зайдя в сарай, он поставил все это на пол, а потом озабоченно взглянул на котенка, все еще сосавшего мать.
— А она не лопнет? От объедения?
— Нет, — сказал доктор.
Лусио наполнил стаканы и предложил выпить за здоровье малышки.
— Доктор знал про твою руку, — сказал Адамберг.
— Ну ясное дело, — отозвался Лусио. — Укус паука чешется так, что до нутра пробирает.
XII
— Может, этот парень и мастер своего дела, — сказал Лусио, — но я бы не хотел, чтобы он трогал мою голову. Чего доброго, он и меня заставит сосать.
Именно это ты и делаешь сейчас, подумал Адамберг, глядя, как Лусио сосет край стакана с характерным чавкающим звуком. Лусио предпочитал пить из бутылки. Стаканы он принес только ради доктора. Доктор ушел час назад, и теперь они вдвоем допивали бутылку, глядя на спящих котят. Лусио считал, что бутылку надо обязательно допить, иначе вино испортится. Не можешь выпить сразу — не открывай.
— Мне тоже не хочется, чтобы он меня осматривал, — сказал Адамберг. — Он всего только положил палец вот сюда, — комиссар показал на затылок, — и вроде бы там обнаружилась какая-то сумятица. «Интересный случай» — так он сказал.
— На их языке это значит: что-то не в порядке.
— Да.
— Но если эта сумятица тебе по душе, тогда не о чем волноваться.
36 
