очень нудно 
234 
Ближе, ближе, чтобы можно было коснуться его, увидеть тени, кружащиеся в его глазах! Их разрез, густота пушистых ресниц, форма век — все было таким же, как у Янте. А цвет, в котором теперь не было и намека на серый, принадлежал Ролстре. Руки Пандсалы поднялись, чтобы вырвать эти глаза.
Наконец он ее заметил и оттолкнул от себя ту, другую женщину. Пандсала бросилась на него, бессвязный крик застрял у нее в горле. Он был одним из тех, кто мечтал отнять у Поля жизнь, власть, уничтожить его. Младший сын Янте, Сегев, который этого хотел больше всего на свете, вопреки тому, что Поль был его братом — нет, скорее всего, благодаря этому. Старая Кровь кричала в ней, требуя позволить ему закончить свою работу, обещая взамен неслыханную власть, стоит ей только примкнуть к племени матери, от которого она получила свой дар.
Пандсала вонзила ногти в плечи своего племянника. Он тихонько вскрикнул от боли и попытался высвободиться. Ее руки переместились к его горлу, большие пальцы вонзились во впадинку у основания шеи…
Боль пронзила каждую клеточку тела. Ее руки соскользнули с мальчишеской шеи и схватились за рукоятку вонзившегося в бедро кинжала. Она провела пальцами по тугому шелку, уже мокрому от крови.
Этот удар не должен был убить ее. Он не мог причинить ей большого вреда. Разумом она понимала это. Но нож был чем-то живым, стальной змеей, ползущей сквозь ее тело, рассекающей все связи между мозгом и телом, между разумом и силой.
Улыбаясь, он толкнул ее на траву.
— Дражайшая тетя, — прошептал он. Но мгновение спустя его голос изменился, стал глубже. Когда-то давным-давно она видела, как Андраде демонстрировала тайное искусство говорить через другого человека, использовать чужие глаза и уши. Она слышала голос, но это был не голос Сегева.
— Сейчас твою боль чувствуют все фарадимы, а кровь диармадима не дает тебе умереть. Но это ненадолго. Ты не чувствуешь, что это за нож? Железо не убивает нас, только ранит. Однако кое-что брошенное меридами убивает, как яд.
У нее не было ни плоти, ни голоса, ни воли. А Сегев все улыбался и говорил чужим голосом.
— Они умрут из-за тебя, потому что все вы сейчас связаны воедино, слабые, глупые «Гонцы Солнца». Но только не Поль. Он один из нас. Ты это знала? Он принадлежит нам. Через Рохана, через Сьонед — какое это имеет значение? Он выживет — чтобы вскоре умереть гораздо более подходящей для него смертью. Ты этого уже не увидишь, но я думаю, что тебе следует это знать.
И Сегев засмеялся тихим ликующим смехом.
Она слышала крики фарадимов, ощущала их боль. Из-за нее. Чувствовала запах крови, струившейся из ее жил, осязала ладонью теплую рукоятку ножа. Но не имела сил вытащить его, не могла изгнать из тела железный яд, убивавший «Гонцов Солнца», и яд меридов, убивавший ее. Видела, как побелело лицо мальчика, когда в его глазах замерцала сила, сотрясавшая тело. Он улыбался, и это была улыбка Янте. Красно-золотые языки пламени умирали, и вместе с ними умирала Пандсала.
* * *
Раздался пронзительный вопль, словно вылетевший из одного большого горла. «Гонцы Солнца» завыли от муки, когда захваченные заклинанием цвета невыносимо запылали и пульсирующей болью отдались в и без того измученных нервах, угрожая взорвать их изнутри. Огненный купол распался. Стоявшие неподалеку водяные часы взорвались дождем кристальных осколков. Сьонед, корчившаяся в руках мужа, отчаянно пыталась восстановить разрушившийся узор. Но небо над ней было затянуто облаками цвета серой стали, из которой делают ножи.
Все они — даже Аласен, которая не желала признавать наличие у нее дара фарадима — все «Гонцы Солнца» ощущали режущую боль. Но один из них — только один — все же смог найти в себе силы и начать действовать.
Холлис лежала пластом и остекленевшими глазами наблюдала, как Сеяст убивал Пандсалу. Ее голова пылала, легкие пронзало болью от каждого неглубокого вздоха, тело казалось грудой раскаленных добела игл, истекавших пламенем. Она не поняла крика Пандсалы, не осознала, почему приступ поразившей ее боли точно совпал с этим криком. Она видела, что Сеяст упал на колени рядом с другими лежавшими вокруг «Гонцами Солнца», делая вид, что тоже умирает.
Холлис посмотрела на обмякшее тело Пандсалы, лежавшее вслед за ним, и на нож, торчавший в ее бедре. Грубый, с зазубренными краями. Она следила за лезвием, сверкавшим так ярко, что это вызывало острую боль в глазах. Почему она не умирает? Почему она все еще может думать, хотя фарадимы вокруг нее не могут? Какая-то часть ее организма работала нормально, она чувствовала силу и власть над своим телом и своими цветами, чувствовала себя почти так же хорошо, как и каждый вечер, когда Сеяст приносил ей свой дежурный горячий, чудесный тейз. Но ее другая часть знала, что это всего лишь иллюзия и что она находится в волоске от смерти.
234 
