очень нудно 
51 
Он нажал кнопочку, схватил с сиденья второй мобильник – там и в самом деле высветился Шварц, так что дело было и впрямь серьезное.
– И что? – спросил Смолин.
– Явились. Оба, с багажом…
– Понял, жму…
Вывернув на улицу, он еще раз мельком глянул на газету с фотографиями и ухмыльнулся. Все было в ажуре, в совершеннейшем. Избушка на курьих ножках была снята внаем у хозяина (взаправдашнего алкаша) всего на неделю – разумеется, без писаных договоров, без каких бы то ни было бумаг. Старый «целинник» перестал существовать как персонаж сразу, едва они уехали – а обе медали вернулись в магазин. Лично Смолин столичному гостю ничего не предлагал и за подлинность раритета ни единым словом не ручался – он всего лишь добросовестно навел любителя жандармских реликвий на нужный адрес, и не его вина, если что-то оказалось не так: москвич давно вышел из детского возраста, сам принимает решения, коли уж мнит себя сугубым знатоком… В общем, смело можно сказать, что прошло гладко. В случае чего будет молчать в тряпочку, опасаясь плюхи по самолюбию. Из-за таких предметов и таких сумм никто никогда не посылает ораву серьезных мальчиков с бесшумными пистолетами – да и шпану со свинчатками тоже не пускают по следу. Поматерится и будет объезжать Шантарск десятой дорогой, вот и всё… Бывали прецеденты.
Гоша демонстрировал супружеской паре средних лет граммофон в лакированном ящике, ничего не утверждая точно, но создавая у парочки (на вид – приезжие, туристы, сто процентов) убеждение, что они могут за смешные деньги прикупить редкость несказанную. Супруги, судя по виду, вскоре должны были этой иллюзией проникнуться и расстаться с некоторым количеством тыщонок…
В другом углу длинного стеклянного прилавка шепотком любезничал с Маришкой Костя Бажанов из Манска – живописец из глубинки, очередной непризнанный гений (а впрочем, его странноватые работы покупали охотно, так что Смолин его приваживал на всякий случай, чем черт не шутит, порой художники входят в моду резко, и повезет тому, кто улучит момент).
Смолин подкрался на цыпочках. Песня была старая – Костя в который раз уговаривал Маришку позировать во имя высокого искусства, та в который раз пищала и жеманилась, упирая главным образом не на исконную девичью стыдливость, а на то, что она себя потом на полотне ни за что не узнает и никто ее не узнает (в чем, в общем-то, была совершенно права, реальность гений из провинции преломлял очень уж своеобразно).
– Привет, – сказал Смолин.
– Василий Яклич… – от тридцатилетнего гения остро несло двумя насквозь профессиональными ароматами, то бишь красками и водкою. – С вас процентик, я к вам продавца притартал, интересные вещички…
– Посмотрим, – сказал Смолин, приятно улыбаясь. – Ты тут пока девушку пофантазируй, только в рамках, а я посмотрю…
Он бочком пробрался сквозь узкий проход за прилавок, вошел в служебные помещения и прислушался. Уловив голоса, направился в свой кабинет.
Там наличествовали Шварц с Котом Ученым, трезвые и умытые, а третий, как раз что-то им увлеченно вкручивавший, завидев Смолина, вскочил и с превеликим энтузиазмом протянул руку:
– Очень приятно, Василий Яковлевич, наслышан… Максим. Рад познакомиться…
– Аналогично, – сказал Смолин, пожал протянутую вяловатую руку и уселся на свое место. – Костя говорил, вы нас собрались несказанными редкостями удивить…
Перед ним был типичный московский хлюст: напористость вкупе с расхлябанностью и в словах и во всей фигуре, свой в доску, видывал виды, но к дремучим таежным жителям снисходителен настолько, что временами готов их признать чуть ли не ровней себе, апломба на четверых – а глаза, что характерно, честные-пречестные, и физиономия, пожалуй что, глуповатая, мы, мол, пороха не выдумаем, мы простецкие…
С прибауточками столичный гость принялся развязывать длинный сверток, тщательно упакованный в мешковину посредством клейкой ленты – по внешнему виду о содержимом ни за что не догадаешься… На стол перед Смолиным легли казацкая шашка в ножнах («царских времен» – значительно прокомментировал Максим), японский син-гунто идеальной сохранности и японский же клинок, но гораздо более старый и интересный – кю-гунто, то есть армейский меч образца тысяча восемьсот восемьдесят шестого года – причем, судя по накладке рукоятки, сплошь покрытой узорами из листьев и японской вишни, принадлежал он не сопливому лейтенантику, а офицеру чином не ниже майора.
51 
