Глава первая.

Отпуск: день приезда, день отъезда…

27 июля 200* года, 22.05.

Огромный пурпурный шар солнца завис над тайгой, едва касаясь верхушек сосен, и, похоже, остановился, будто раздумывая: опускаться ли ему за горизонт и ещё чуток повременить по эту сторону планеты. Смеркалось, от лагерных строений протянулись длинные тени, воздух наполнился розовым предзакатным свечением. Через три дня, если верить Лупню, перемирятся, и тогда вообще тишь да гладь наступят… А пока заключённые, вернувшиеся от трудов праведных в жилую зону, закончив перекличку, понемногу угомонились, над ИТУ разлилась тишина – лишь орал на кого-то по ту сторону колючки пьяный опер, да лязгало какое-то железо в автопарке, да побрехивали собаки в питомнике за казармами.

Так что если закрыть глаза, то запросто можно представить себе, что находишься не возле охраняемого со всех сторон лагеря, под завязку набитого урками, а в мирной сибирской деревушке дворов эдак на десять, тихой и уютной, которой равно наплевать на землетрясение в Индонезии и на президентские указы касательно полномочий губернаторов, где ползимы нет электричества, передвижная лавка приезжает раз в полгода, а самым страшным в мире человеком считается тракторист Коля, который по пьяни и при посредстве топора страсть как любит ломиться в избу к незамужней Таньке, и остановить его можно, лишь огрев оглоблей по черепушке…

Ежели откровенно, то нельзя сказать, что подобные пасторальные настроения мучили Алексея постоянно, однако сейчас отчего-то нахлынуло. И не исключено, что причиной тому явилось присутствие рядом дочурки «хозяина».

Марии Александровны.

Маши…

Таинственный солнечный свет заходящего и никак не могущего зайти солнца окрашивал её лицо прямо-таки средиземноморским загаром, заставлял короткие, с рыжиной волосы гореть неким потусторонним, мистическим свечением, а глазищи… глазищи, блин, были как у Медузы Горгоны: заглянешь в них – и всё, пиздец…

• – Поле, речка, дом с трубою,
• Из трубы идёт дымок.
• Деревенька притулилась
• Вдалеке от всех дорог.

– негромко продекламировал Алексей, глядя на приближающиеся казарму и хозблок.

• – Слышен говор над деревней —
• Про соседей, про покос,
• Купола церквушки древней,
• В скирды собранный овёс…

Маша с улыбкой обернулась с переднего сиденья:

– Удивительно в тему. Если забыть на секунду, где мы находимся… Неизданный Пушкин? Или сами написали?

– Вот ещё, такую лабудень мы не сочиняем, – обиделся Карташ за себя и за Александра Сергеича. – Это Серёга Нигматуллин ко Дню Ракетных войск и Артиллерии накропал… А что тут такого, для здешнего интеллектуального уровня – сии вирши будут посильней, чем «Фауст» Гёте.

– Ко Дню Ракетных войск – и такая лирика?

– Ну да. Вы, Марь-Санна, просто финала не знаете. А финал там… э-э… А финал там вот какой:

• – Вдалеке закат пылает,
• Слышится собачий лай,
• Кто-то с песней вечеряет —
• Красота, раздолье, рай…

• Хорошо глядеть с опушки,
• Вороша ногой траву, —
• Прислонившись к дулу пушки,
• Наведённой на церкву!

– Да уж, – фыркнула Маша, – жизнеутверждающе, ничего не скажешь. Пушкин на Дне Артиллерии отдыхает… А ваш Серёга, оказывается, парень с юморком. Он за эту нетленку, случайно, на «губу» не залетел?

– Не-а, – весело ответил Алексей. – Наоборот. Заму по воспитработе очень понравилось.

– А Топтунову? – нейтрально спросила дочурка.

  48