167 
— Да, мне здесь нравится, — сказал Диллон, опять возвращаясь к жаровне.
— Что вы будете делать, когда достроите фабрику? Останетесь здесь или поедете еще куда-нибудь? — Поскольку разговор пошел по этому руслу, Грэм был рад возможности спросить Диллона о его будущем. Было бы здорово, если бы его будущее и будущее Диллона каким-то образом совпали.
— До конца строительства еще далеко, — сказал Диллон. — Не один год. А потом я не знаю, что буду делать. Я так далеко не заглядываю.
— Как это?
— Просто ничего хорошего из этого не получается. Из задней двери дома показалась голова Джейд.
— Все уже готово. Мужчины, ждем только вас.
— Уже не ждете. Рыба готова, — откликнулся Диллон. — Грэм, выключи, пожалуйста, газ.
— Конечно. — Мама так некстати перебила их. Ответ Диллона озадачил его, потому что противоречил убеждению матери, что человек должен иметь цель и идти к ней, несмотря на трудности. Кроме того, он хотел убедиться, что Диллон еще долго пробудет здесь, с ними.
— Проверь, чтобы ручка была повернута до конца, — предупредил Диллон.
— Да, обязательно.
Диллон положил жареную рыбу на блюдо и понес через заднее крыльцо на кухню. Джейд открыла дверь, Грэм смотрел, как она понюхала жареную рыбу, наклонившись над тарелкой, и облизнулась, предвкушая божественный вкус. Диллон сказал что-то, что рассмешило ее.
Грэм неожиданно почувствовал, как у него поднимается настроение. Он всегда любил, когда Диллон ужинал с ними. Но сегодня в доме была какая-то особая, праздничная атмосфера. Он не знал, что именно они празднуют, ему было все равно. Было важно, что мама казалась веселой и оживленной, впервые за все время, что они жили здесь. Может быть, она учла то, что он сказал ей недавно о том, что она чересчур напряжена. Сегодня она просто светится от счастья.
Придя с работы, Джейд переоделась. Теперь на ней было просторное платье из легкого белого материала. Друзья Грэма говорили, что у него мама — высший класс. И это было правдой. Когда они садились за стол, она казалась ему необыкновенно красивой.
Грэму велели прочитать молитву, и он быстро пробормотал благодарственные слова. Когда еду раскладывали по тарелкам, он спросил:
— А мы сегодня вечером поиграем в дурака? Мы с Диллоном будем играть в паре, как в прошлый раз.
— Никогда! — воскликнула Джейд. Она постучала ножом по столу. — В прошлый раз вы оба жульничали.
— Ну я бы не стала называть это жульничеством. Так, некоторые сигналы пальцами, — дипломатично заметила Кэти.
— Нет, это было жульничество, — стояла на своем Джейд.
— Я глубоко оскорблен. Возьми свои слова обратно.
Диллон нагнулся в ее сторону и схватил за шею. Она инстинктивно подняла плечо и наклонила голову, зажав его руку между щекой и плечом.
Вдруг Грэм заметил, что выражение лица матери резко изменилось. У нее был такой изумленный вид, как если бы Диллон залез на стол и начал танцевать голышом. Она выпрямилась и посмотрела на Диллона.
— Беру свои слова обратно.
Голос тоже звучал необычно, словно она хватила глоток неразбавленного виски. На щеках появился румянец. Она тяжело дышала, как будто после занятий аэробикой. Мама и Диллон смотрели друг на друга даже после того, как он медленно убрал руку с ее шеи. Когда они наконец опустили глаза, Диллон начал намазывать масло на кукурузный початок. Мама была какой-то растерянной. Она смотрела в свою тарелку и перебирала в руках серебряные нож с вилкой, словно никогда их прежде не видела и не знала, что с ними делать.
Грэм улыбнулся про себя. Если он не круглый дурак, то его мама и Диллон влюблены друг в друга.
— Я все еще никак не могу поверить. Каждый раз, как подумаю об этом, хочу себя ущипнуть, чтобы убедиться, что это действительно произошло. — Джейд повернулась к Диллону. Он сидел рядом с ней на недавно установленных у входа качелях. — Но ведь это была правда? Это не сон.
— Для Паркеров, безусловно, сон. А вот для Патчеттов — скорее кошмар. Они бежали в панике.
— Да, я уж могу напугать людей до смерти, — засмеялась Джейд.
— Ты можешь. У меня от страха во рту пересохло в тот вечер, когда ты вытащила меня из тюрьмы.
— Я? Это у тебя была густая борода и мрачный взгляд.
— Но хозяйкой положения была ты. После смерти Дебры я жил, как придется. Твое хладнокровие и знание дела напугали меня. Как ты думаешь, почему я вел себя грубо?
— Был уверен в своем неотразимом обаянии.
167 
