очень нудно 
71 
Мышецкий чуть-чуть подвытянул шпагу из ножен – объяснил, чем ее следует чистить, чтобы она была как новенькая. Султан потрогал на нем пуговицы, потеребил шитье мундира, причмокнул губами:
– Ну, садись, тюра[10]. А то мы есть хотим. Тебя ждали… Чего раньше не ехал? Я давно проснулся.
– Сиятельный султан, – ответил Мышецкий с поклоном, – вы бы только знали, как я вас ждал!
Сергей Яковлевич сел, как и все, скрестив под собой ноги в белых штанах (пропали штаны, решил он сразу).
Сбоку к нему подскочил молодой киргиз и показал серебряную вилку.
– Вилка, – сказал он, широко улыбаясь.
Султан обратился к Мышецкому почти небрежно:
– А ты дай ему, тюра!
Мышецкий снова раскрыл кошелек и дал. Тогда перед глазами князя сверкнула ложка.
– Ложка! – сказал киргиз, улыбаясь еще шире.
– Дай, – снова велел султан, и Мышецкий снова дал.
– Ножик, – объявил киргиз, растаяв в улыбке.
Мышецкий кашлянул и защелкнул кошелек.
– Благодарю вас, – сказал он.
Султанский прихвостень перестал улыбаться и отошел в сторону, встав под беркутами.
– Сиятельный султан, – начал Сергей Яковлевич, – настоятельная необходимость вызвала нашу встречу, и вопросы, кои собираюсь я предложить вам, не терпят отлагательства…
Самсырбай хлопнул в ладоши, и между ним и Мышецким поставили широкое блюдо с бараньими почками. Острым кривым ножом султан быстро кромсал почки на мелкие части.
Мышецкий поправил пенсне и заговорил с настойчивостью:
– Мне стало известно, что казенные земли ваше сиятельство соизволило продать подданным другой державы. Я не посмел бы возражать, знай я, что земли отданы вами бедным киргизам: они истинные хозяева степей. Но вы этого не сделали…
– Погоди, тюра, – остановил его султан. – Каурдак кушать будем, говорить потом будем. Прости, тюра, я руками подам. Бешбармак – гостю почетному!
Он руками накидал обрезки почек на тарелку и протянул ее Мышецкому. Было неприятно, но вице-губернатор стал есть.
На время рот ему заткнули.
– Спасибо, сиятельный султан, – снова начал Сергей Яковлевич, отодвигая пустую тарелку. – Итак, вы запродали земли представителям иностранной державы, которые…
Самсырбай кликнул джетаков, чтобы те приблизились.
– Они жиру хотят, – сказал султан.
Мышецкий не понял, и Самсырбай объяснил, как надо оказать почет этим старцам, чтобы они не обиделись на гостя. Делать нечего, Сергей Яковлевич собрал с тарелки жир на ладони и вытянул их перед собой.
– Так? – спросил он.
– Так, так, тюра! – закивал Самсырбай.
Почтенные старцы наклонились и, как собаки, облизали руки Мышецкого; при этом они благодарили его:
– Джаксы булата, тюра, теир джалгасен!..
Самсырбай сказал:
– Теперь ты дай им!
Сергей Яковлевич, начиная злиться, снова раскрыл кошелек. Решил быть напористым.
– Султан, – сказал он, уже без титула, – я вас еще раз спрашиваю: по какому праву вы продали землю подданным германской империи? Эта земля не только ваша…
– Киргиза земля, – ответил султан, деликатно рыгая в сторонку. – Аллах дал… царь Михаил дал… Он добрый был! Грамота есть…
– Земля числится казенной. Вы владеете ею лишь по праву стародавнего обычая. Мне известны все ваши банковские операции, и, к сожалению, я…
– Не спеши, тюра, – поднял руку султан, сверкая золотыми наперстками.
Прямо напротив вице-губернатора уселся дряхлый старец с длинной, как ружье, балалайкой в руках и гнуснейшим голосом затянул песню.
– Слушай, – сказал султан. – Он тебя хвалит. Самый мудрый ты, самый смелый в нашей степи… Слушай, хорошо поет!
Ну, что тут делать? Мышецкий решил подождать, но певец не унимался. Казалось, никогда не кончится его песня – длинная и тягучая, как осенняя верста.
Когда же он всхлипнул и замолк, Самсырбай сказал:
– Дай ему! Окажи честь…
Сергей Яковлевич взял кошелек и швырнул его в певца.
– Возьмите! – крикнул он. – И не приставайте. У меня более ничего нету…
Ему стало худо от бешенства. Ублюдок в золотых наперстках с погонами прапорщика на плечах дурачит его здесь, как мальчишку. Доколе же терпеть?
Мышецкий встал.
– Хватит, – заявил он. – Я закрыл уже перечисление денег по вашему счету, султан… Мне нужно говорить с вами по делу! По важному делу…
Глаза-щелочки Самсырбая совсем закрылись. Живот его вдруг заходил ходуном под заляпанным жиром халатом, и султан издал первое сладчайшее храпение.
71 
