12 
– У тебя сегодня приступ милосердия? Могу прописать пилюлю, – съехидничал некромант, небрежно поправляя немного съехавший набок плащ. – Что за глупые вопросы да еще в поздний час? Конечно, добить! Свидетели нам ни к чему, да и мир от трех мерзавцев избавить – дельце хоть и пустяковое, но благое! К тому же, прошу не забывать, идет война, и мы, как добропорядочные герканцы, должны… нет, просто обязаны!
– Ты и герканец?! – неуважительно тыча в лицо магу пальцем, задорно рассмеялся Марк, которого Аламез сразу-то и не признал. Уж больно юноша изменился после недавно произошедшей с ним метаморфозы, которую можно было сравнить разве что с сильной болезнью. – Да, твое имперское происхождение на роже написано! Хоть еще лет триста в Гуппертайле иль в Маль-Форне небо прокопти, а имперцем был, имперцем и останешься!
– Умный ты, прям как… – Гентар призадумался, видимо, достойное обидное сравнение не хотело приходить в его забитую куда более важными думами голову. – Ладно, потом разберемся, кто есть кто и у кого какая харя. А сейчас марш на двор! Посмотри, чтоб в суматохе никто из наших господина шпиона не забидел! Он и так натерпелся… Жаль, коль сердечко страхов не выдержит. Солдатик, похоже, толковый, а иного Дарк на разведку и не послал бы…
– Да что с ним станется-то? – недовольно проворчал Марк, хоть и нехотя, но все же послушавшийся приказа и вразвалочку направившийся к выходу. – Жизнь я геркашке, конечно, того… сберегу, а вот за сухость его портков, уж уволь, не в ответе! Могет быть, он же…
– Пшел на двор, зануда вихрастая! Не сбережешь мужичонку, еще годков десять с седыми кудряхами проходишь, обещаю! Да и все остальное стариковским да дряблым станет… – сопроводил Гентар Марка напутственной и явно не шутливой угрозой.
– Этих-то я добью, дай минутку, – тихо произнесла, почти прошептала Милена, как только дверь за разворчавшимся балагуром закрылась. – А вот с хозяином, кухонным людом да прочей прислугой что делать? Они тоже много видели…
– Не беспокойся, то моя забота. Я же не вампир, я не пролью лишней крови, – с усмешкой ответил Гентар, величественно переступив через то ли спящего, то ли труп и неспешно направившись на кухню. – Как закончишь, ступай на двор. Здесь ты уже без надобности, а снаружи дел по горло. К восходу нужно скрыть все следы, как будто никакого отряда здесь и не было.
– А с графом и кузеном его что делать? Ведь вот-вот вельможи подъехать должны, – спросила Милена, уже склонившись над одним из звучно храпевших во сне врагов и коснувшись острием кинжала его мерно вздымавшегося, пока еще целого горла.
– Не будь дурой! – хмыкнул в ответ некромант, шагнув за стойку и брезгливо взявшись двумя пальчиками за сальную дверную ручку. – Сама знаешь, что!
– Прыщ самовлюбленный… Сам дурак! – обиженно прошептала красавица, легким движением кисти перерезав первое горло, а затем ловко убрала назад руку, чтобы не запачкать ухоженные, словно у настоящей благородной дамы, пальчики хлынувшей из артерии кровью.
Расправа над спящими не продлилась долго. Свершив три казни подряд, Милена обтерла кинжал об одежду последнего из убитых, а затем, на секунду замерев и прислушавшись к странным звукам, доносившимся из подсобных помещений, покачала головой и быстро вышла во двор.
Дверь трактира открылась и тут же закрылась, но в краткий миг Дарк успел увидеть, что снаружи шел ожесточенный бой и разгулялось нешуточное пожарище. На протяжении нескольких томительных и далеко не приятных минут картинка происходящего внутри трактира не менялась, только из опрокинутых да разбитых кувшинов все вытекало и вытекало вино, а багровые лужи крови на полу становились все больше и больше. Но вот наконец-то действо кошмара продолжилось. Одной рукой открыв дверь, а другой интенсивно поддергивая сползавшие с округлого брюшка штаны, Мартин Гентар показался из кухни. Вопреки ожиданиям Аламеза, некромант не покинул разгромленного трактира, а, о чем-то задумавшись, медленно прошествовал к залитой вином стойке хозяина и начертал на ее поверхности какое-то короткое послание. Поразительно, что для письма маг не воспользовался ни гусиным пером, ни даже обычной палочкой, а тщательно выводил буквы слегка помусоленным пальцем. Однако самое удивительное было еще впереди. Оттерев испачканную вином, кровью и бог весть еще чем руку о собственные штаны, ученый муж вышел в центр опустевшего, загроможденного обломками мебели и быстро остывавшими трупами зала и, воздев высоко над головой руки, принялся, отчетливо проговаривая каждый звук, каждый слог, произносить заклинание: «Кровь с молоком! Кровь с молоком! Окропи собственной кровью, а затем полей молоком… любым, коровьим или козьим!»
12 
