Они перепутали бокалы, и когда он отвернулся, Изабел потихоньку пододвинула его бокал к себе, чтобы пить с того края, которого касались его губы. И собственная глупость ей понравилась.
Тем временем вечер окрасил холмы в лиловый цвет.
— Вы уже заключили контракт на следующий фильм? Рен кивнул:
— Буду работать с Говардом Дженксом. Съемки начнутся в Риме, потом продолжатся в Новом Орлеане и Лос-Анджелесе.
Про себя Изабел лихорадочно гадала, когда они начнут, но ей не нравилась мысль о невидимых часах, отсчитывавших секунды над головой, поэтому она воздержалась от вопроса.
— Даже я слышала о Дженксе. Надеюсь, это не будет ваш стандартный фильм с потасовками и реками крови.
— Правильно надеешься. Этой роли я ждал много лет. Совершенно новый этап моей карьеры.
Он стал рассказывать о своем герое, а когда закончил, у нее мурашки ползли по коже. И все-таки Изабел могла понять его энтузиазм. Роль Каспера Стрита была одной из тех, за которыми актеры выстраиваются в очередь.
— Но вы еще не видели окончательного варианта сценария?
— Он должен прибыть со дня на день. Будет огромным преуменьшением сказать, что мне не терпится увидеть, что сделал с ним Дженкс. — Он сунул цыпленка в печь и высыпал овощи в отдельную сковороду. — Каким бы страшным человеком ни был Стрит, все же есть в нем что-то трогательное. Он искренне любит женщин, которых убивает.
Трогательное? Она бы так не сказала, но сейчас лучше держать рот на замке. Или почти на замке.
— Не думаю, что вам полезно постоянно играть маньяков и убийц.
— Да, ты уже упоминала. А теперь порежь томаты для тостов.
— Ладно, но если вы когда-нибудь захотите поговорить об этом…
— Режь!
Она орудовала ножом, а он напластал тонкие ломтики вчерашнего хлеба, полил оливковым маслом, натер чесноком и показал ей, как поджаривать их над открытым огнем. Когда хлеб стал золотисто-коричневым, он добавил кусочки спелых маслин и свежего базилика к измельченным томатам и выложил смесь на тосты, которые Изабел разложила на майоликовом блюде.
Пока остальной ужин томился в духовке, они вынесли в сад посуду вместе с керамическим кувшином, куда Изабел поставила букет. Мелкие камешки впивались в ступни, но она не потрудилась вернуться за босоножками.
Они уселись за каменный столик, и кошки немедленно подтянулись поближе.
Изабел откинулась на спинку стула и вздохнула. Последние лучи света льнули к холмам, и длинные фиолетовые тени протянулись по винограднику и оливковой роще. Она вдруг вспомнила об этрусской статуе «Вечерняя тень» и представила стройного обнаженного мальчика, вольно разгуливающего по полям.
Рен отправил в рот половину тоста, вытянул ноги и проговорил с набитым ртом:
— Господи, как я люблю Италию!
Изабел прикрыла глаза и пробормотала благодарственную молитву.
Ветерок доносил в сад аппетитные запахи готовящейся еды. Цыпленок и укроп, лук и чеснок, веточка розмарина, брошенная Реном поверх жарившихся овощей.
— Дома я не особенно увлекаюсь едой, — объяснил он. — В Италии нет ничего важнее.
Изабел понимала, что он имеет в виду. Жизнь в Америке была слишком строго регламентирована, чтобы наслаждаться обедами, подобными этому. Она вставала в пять, занималась йогой и к половине седьмого уже была в офисе, чтобы спокойно написать несколько страниц книги до появления сотрудников. Встречи, интервью, телефонные звонки, лекции, аэропорты, незнакомые города, гостиничные номера, где она часто засыпала перед лэптопом в двенадцать — час ночи, пытаясь набросать еще несколько страниц, прежде чем выключить свет. Даже воскресенья становились неотличимыми от будней. Создатель, конечно, имел время опочить на седьмой день, но ему в отличие от Изабел Фейвор не приходилось тащить такой груз работы.
Она медленно смаковала вино. Что поделать, когда-то она так старалась приблизиться к жизни с позиции силы, но за все старания приходилось платить особую цену.
— Так легко забыть простые удовольствия.
— Но ты сделала все возможное.
В его голосе звучало нечто вроде симпатии.
— Эй, не забывайте, мне еще нужно править миром.
— Она постаралась сказать это как можно беспечнее, но слова все еще пытались застрять в горле.
— Разрешите?
Повернувшись, она увидела идущего через сад Витторио. Со своими черными, связанными в хвостик волосами и изящным этрусским носом он казался типичным поэтом Ренессанса. Чуть сзади держалась Джулия Кьяра.