Последние отзывы

  85  

– Почему?.. – она вытирала тыльной стороной руки заплаканные глаза. – Почему вы не позволили мне попросить ее?

– Потому что святыня обладает удивительной силой исполнять любое желание. А в том, что ты хотела попросить, слишком много греха. Ты бы совершила святотатство, Эмма.

Несколько последующих дней Эмма только и думала о представшей ее взору святыне.

– Почему ее прячут от людских глаз? – спрашивала она у епископа Гвальтельма.

Прелат сидел у огня, Дуода обкладывала ему припарками распухшую темную кисть руки. Со стороны они отнюдь не были похожи на любовников, приживших четырех детей. Епископ держался с Дуодой холодно, она же явно благоговела перед ним. Гвальтельм повернулся к Эмме.

– Отчего же? Несколько раз в год, в особые празднества, черная Мадонна в белом покрывале предстает пред очи верующих. Из всех концов Франкии сюда стекаются тысячи паломников поглядеть на это чудо и убедиться в непреклонности веры.

Он сурово поглядывал на Эмму из-под густых бровей.

– Роберт и так совершил грех, что позволил тебе встречу со святыней. Герцог, конечно, владыка, но отцов Гукбальда и Мартина мы строго наказали.

Эмма съеживалась под его взглядом. Разве он сам, позволивший слабость, не взял на душу грех сожительства? Почему же он не хочет понять Эмму, полюбившую язычника? И все же Эмма чувствовала, что по-прежнему желает победы норманнам, желает вернуться к ним. Душа ее раздваивалась, она желала прихода Ролло и молилась, чтобы он смирился. После увиденного ею чуда христианские чувства словно удвоились, и ей также хотелось, чтобы ее викинг крестился. Она вспоминала его гордую осанку, величественную манеру, гордый взгляд. Смириться для него означало одновременно и поражение, и спасение души. Она знала, что ей это необходимо, понимала, как много это будет означать, но волновалась за него и продолжала желать ему победы.

«Они не убьют его. Он им не по зубам. Но – о, Пречистая Дева! – пусть он уступит, пусть смирится…»

Ее сердце разрывалось на части. Она мучилась, но по привычке скрывала за весельем душевные муки. Пела, болтала с Дуодой. Сама не заметила, как рассказала ей все о себе. У Дуоды были добрые глаза, участливый взгляд. А Эмма в рассказах о Ролло находила себе утешение.

– Он придет за мной. И я вновь буду с ними и с сыном.

Она закрывала глаза, вспоминала тонкую шейку, серьезный взгляд своего ангелочка Гийома. Разве не жестоко было разлучить ее с таким крошкой? Они хотели выкрасть и ее, и ребенка. Но порой Эмма была рада, что ее сын у своих. Сейчас именно в Нормандии спокойнее, чем где-либо. Она защищена лучшими воинами в мире. И Эмма вновь и вновь рассказывала Дуоде о Нормандии, о крике «О, Ру!» на дорогах, о справедливости Ролло, о том, какой он там навел порядок, как привел к процветанию некогда опустошенный край.

Дуода слушала, подперев щеку мощным кулаком.

– Надо же, а я слышала о Роллоне лишь худое. Но ведь франкам от него и в самом деле было много горя. Что ж, мужчина рождается, чтобы воевать. Вон мой Гвальтельм – священнослужитель, а какой воин! И этот Ги со шрамом – сам в сутане, но с мечом не расстается. Про преподобного Далмация я и не говорю. Он и пару проповедей не произнес, а вон с плаца не уходит, учит неумелых. С палицей обращается, что я со сковородкой.

И она поворачивалась к огню, пекла оладьи, угощала Эмму. Эмма жевала, сидя с ногами в кровати, облокотясь о высокое изголовье, и поучала Дуоду:

– А оладьи у нас пекут не на растительном масле, а на сливочном. Пальчики оближешь. – И она опять уносилась мыслями в Нормандию. – Ах, Дуода, ты не представляешь, какие там края! Какие тучные пастбища, какие полные дичи угодья. Какой сыр готовят у нас! Мягкий, пряный, душистый. А наше молоко и сливки самые жирные в мире. Виноград в Нормандии не родит, зато яблоки у нас поболее твоих кулаков, Дуода. А сидр… напиток из яблок – светлый, пенящийся, душистый. Его готовят в специальных давильнях, и колесо пресса опускает двигающийся по кругу ослик.

Дуода выглядела озадаченной. К этой пленной нормандке она испытывала противоречивые чувства. С одной стороны, почти материнские, с другой – неприязнь, как к врагу. Ведь ради нее Шартр может подвергнуться осаде норманнов, а ведь почти двадцать лет этот город обходили беды. Были, конечно, войны между самими франками, но норманны… Это самый страшный бич Божий, какой небеса ниспослали христианам.

И когда эта рыжая нормандка с воодушевлением рассказывала о том, какой великолепный правитель ее Роллон, какой он непобедимый воин и сколько у него людей, Дуода начинала говорить, как хорошо укреплен Шартр, какие у него стены, сколько припасено в нем провианта, есть колодцы с питьевой водой, машины для метания камней, сколько у него защитников.

  85