Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
376 
Мне больно, Гней Помпей, что я обязан по требованию Сената послать к тебе твоего кузена Руфа при таких обстоятельствах. Никто так не признателен тебе за те услуги, которые ты оказал Риму, как я. И никто более меня не был бы тебе признателен еще за одну услугу, которая является самой важной для нашего общего будущего.
Наш общий коллега Квинт Помпей замкнулся в своей печали. С момента смерти его сына — моего зятя и отца двух моих внуков — наш бедный дорогой друг потерял душевное равновесие. Поскольку его присутствие создавало для меня серьезные затруднения, я вынужден был отослать его. Ты понимаешь, он не мог найти в себе сил, чтобы одобрить те меры, которые я был вынужден — я повторяю, вынужден! — принять, чтобы сохранить mos majorum.
Теперь я знаю, Гней Помпей, что ты полностью одобрил все мои действия, поскольку мы находились с тобой в постоянной переписке и я тебя обо всем регулярно информировал. Мое взвешенное мнение заключается в том, что Квинт Помпей испытывает срочную и отчаянную необходимость в очень длительном отдыхе. И я надеюсь, что он отдохнет с тобой в Умбрии.
Я также надеюсь, что ты простишь меня за то, что я сказал Квинту Помпею о твоем страстном желании избавиться от командования, прежде чем твои войска будут расформированы. Ему стало намного легче, когда он узнал, что ты обрадуешься его приезду.
Помпей Страбон отложил в сторону свиток Суллы и сломал официальную печать Сената. То, о чем он думал, пока читал, никак не отражалось на его лице. Читал он его слишком тихим и невнятным голосом, так что Помпей Руф мало что услышал, а затем, как и письмо Суллы, положил на стол и широко улыбнулся своему гостю.
— Ну, Квинт Помпей, могу только повторить, что я действительно рад твоему прибытию и буду счастлив избавиться от своих утомительных обязанностей.
Несмотря на уверения Суллы, Помпей Руф ожидал ярости, гнева, вспышки негодования, а потому был изумлен:
— Ты хочешь сказать, что Луций Корнелий был прав? Ты действительно рад этому? Честно?
— Почему бы и нет? Да я просто счастлив, — заявил Помпей Страбон, — ведь мой кошелек пуст.
— В самом деле?
— У меня десять легионов. Квинт Помпей, и больше половины из них я оплачиваю сам.
— Ты? Сам?
— Да, потому что Рим не может этого сделать. — Помпей Страбон поднялся из-за стола. — Настало время, чтобы те легионы, которые не являются моими собственными, были распущены, и я не хотел бы браться за эту работу. Мне нравится сражаться, а не заниматься писаниной. Тем более что для этого у меня слишком слабое зрение. Среди моих приближенных есть один отрок, который умеет писать просто великолепно. И главное — любит делать это! Ему все равно, что писать, лишь бы чиркать по папирусу. — Он обнял Помпея Руфа за плечи. — А теперь пойдем, я представлю тебе моих легатов и трибунов. Все эти люди долгое время служили под моим началом, а потому не станем обращать внимания, если вдруг они расстроятся. Я не хотел бы говорить им о своих намерениях.
Удивление и огорчение, которых не выказал Помпей Страбон, были ясно написаны на лицах Брута Дамасиппа и Геллия Попликолы, когда их бывший главнокомандующий сообщил им новости.
— Нет, нет, ребята, все превосходно! — вскричал Помпей Страбон. — Это заставит моего сына служить другим людям лучше, нежели его собственному отцу. Слишком долго не было никаких перемен в руководстве. Мы сделались благодушными. Новые веяния освежат всех нас.
На следующий день Помпей Страбон выстроил свою армию и пригласил нового полководца проинспектировать ее.
— Здесь только четыре легиона — мои собственные люди, — говорил он, сопровождая Помпея Руфа, когда они шли вдоль строя. — Остальные шесть находятся на своих местах, хандрят или бездельничают. Один в Камерине, один в Фане Фортуны, один в Анконе, один в Игувии, один в Арретии и один в Цингуле. Тебе придется довольно много путешествовать, пока ты будешь их увольнять. Видимо, не удастся свести их вместе в одном пункте только для того, чтобы предъявить твои бумаги.
— Путешествие меня не беспокоит, — ответил Помпей Руф, который почувствовал себя немного лучше. Возможно, его слуга был прав, и предзнаменование вовсе не означало его смерти.
Этой ночью Помпей Страбон давал небольшой пир в своем теплом и удобном доме. На нем присутствовали его очень привлекательный юный сын с некоторыми другими юношами, легаты Луций Юний Брут Дамассип и Луций Геллий Попликола, а также четыре военных трибуна.
376 
