72 
Пероун желает казаться бесстрастным. Отхлебнув шампанского, он спокойно замечает:
— Я хочу сказать вот что. Если мы хотим свергнуть Саддама, плата за это — война. Если мы не хотим войны, плата за это — сохранение режима.
Ему кажется, что он сделал шаг ей навстречу, но Дейзи, очевидно, так не считает.
— Это мерзко и бесчестно! — восклицает она. — Мерзко и бесчестно называть нас сторонниками Саддама!
— Однако ты делаешь именно то, чего хочет он: требуешь, чтобы его оставили у власти. И ведь это ничего не решает. Рано или поздно с Саддамом или с кем-то из его жутких сынков придется что-то делать. Даже Клинтон это понимал.
— Так ты считаешь, мы лезем в Ирак, потому что другого выхода нет? Папа, я не узнаю тебя! Что за чушь! Ты же прекрасно знаешь: в Америке сейчас все решают эти экстремисты-неоконы. Чейни, Рамсфелд, Вулфовиц. Они всегда мечтали захватить Ирак. И одиннадцатое сентября дало им шанс убедить Буша. Помнишь, какую внешнюю политику он вел до того? Тише мыши сидел! Но Ирак никак не связан ни с одиннадцатым сентября, ни с «Аль-Каедой»; даже никаких доказательств пресловутого биологического оружия! Ты хоть слушал вчера речь Бликса? Неужели тебе не приходит в голову, что, напав на Ирак, мы сделаем именно то, чего хотят от нас те, кто взорвал самолеты в Нью-Йорке, — сорвемся, заработаем себе еще больше врагов в арабском мире, радикализируем ислам? Да еще и избавим их от старого врага — безбожного тирана-сталиниста!
— Интересно, когда мы уничтожили их тренировочные лагеря, свергли Талибан в Афганистане, гоняли бен Ладена, как зайца, по всему Ближнему Востоку, разрушили их финансовые потоки, посадили за решетку сотни их ключевых фигур — они тоже именно этого от нас хотели?
— Хватит перевирать мои слова! — Голос ее звенит от гнева. — Против борьбы с «Аль-Каедой» никто не возражает. Мы говорим об Ираке. Интересно, почему все мои знакомые, выступающие за эту чертову войну, старше сорока? Может быть, все дело в возрасте? Старики мечтают побольше людей утащить с собой в могилу?
Ему вдруг становится очень тяжело. Скорее бы кончился этот спор. Ведь еще десять минут назад она обнимала его и говорила, что любит… и он еще не видел рисунка на обложке ее книги…
Но остановиться он уже не может.
— От смерти не убежишь, — отвечает он. — В тюрьмах Саддама содержатся двести тысяч заключенных, поговори с ними о смерти. Или с теми, кого пытают в Абу-Грайб. И позволь задать тебе один вопрос: почему среди двух миллионов идеалистов, вышедших сегодня на площадь, я не видел ни одного плаката, не слышал ни одного лозунга против Саддама?
— Саддам — чудовище, — отмахивается Дейзи. — Это само собой разумеется.
— Нет, не само собой. Вы об этом забываете. Иначе почему, ты думаешь, эти ребята в парке танцуют и поют? Геноцид, пытки, массовые захоронения, аппарат госбезопасности, криминальное тоталитарное государство — все это не повод для песен и плясок, тебе не кажется? Но вы об этом ничего и знать не хотите. Поколению «ай-под» на все наплевать — лишь бы им и дальше позволяли кататься по всему свету дешевыми рейсами, оттягиваться в клубах и смотреть реалити-шоу. Но если ничего не делать, халява кончится. Вы молоды, полны сил, никому не желаете зла и воображаете, что вас не за что ненавидеть? Ошибаетесь. Этим фашистам от религии вы отвратительны. Думаешь, почему подкладывали бомбы на Бали? Потому что там веселилась молодежь. Радикальный ислам ненавидит вашу свободу.
— Папа, — с брезгливой гримаской притворного сожаления отчеканивает Дейзи, — мне, право, очень жаль, что ты так близко к сердцу принимаешь свой возраст. Но взрывы на Бали устраивала «Аль-Каеда», а не Саддам. И все, что ты сейчас сказал, не имеет ровно никакого отношения к вторжению в Ирак.
Пероун уже наполовину опустошил третий бокал. Ошибка, и серьезная. Пить он не любит и, честно говоря, не умеет. Но сейчас, его распирает от какого-то злорадного веселья.
— Дело не только в Ираке. Сирия, Иран, Саудовская Аравия — думаешь, там лучше? Весь этот регион — один большой клубок репрессий, коррупции и нищеты. У тебя вот-вот выйдет книга. Почему бы не подумать хоть немного о твоих коллегах — писателях из арабских стран, из тех самых мест, где была изобретена письменность? О твоих коллегах, которых притесняет цензура, которых без суда бросают за решетку? Или свобода и отсутствие пыток — чисто западная привилегия, а все остальные могут без нее обойтись?
72 
