71 
— Ты говоришь: пусть начинают войну, а мы посмотрим, что из этого выйдет через пять лет. Если все будет хорошо — ты за войну, а если нет — ты ни за что не отвечаешь. Ты взрослый образованный человек, живешь в так называемой демократической стране, и наше правительство втягивает нас в войну. Если ты считаешь, что они правы, так и скажи, отстаивай свою позицию, не снимай с себя ответственность! Посылаем мы войска или нет? Это решается прямо сейчас. Да, нам приходится строить догадки о будущем — так всегда бывает, когда делаешь выбор. Это называется «думать о последствиях». Я против войны, потому что уверена, что ничего, кроме горя, она не принесет. А ты думаешь, что из этого выйдет что-то хорошее, но не желаешь защищать то, во что веришь!
Подумав, он отвечает:
— Ты права. Я понимаю, что могу ошибаться.
Это признание, вместе с мягким, уступчивым тоном, каким он это произнес, только распаляет ее гнев.
— Тогда зачем так рисковать? Как же принцип «не навреди», которому ты всегда следовал? Раз уж ты посылаешь на Ближний Восток сотни тысяч солдат, так, по крайней мере, должен точно знать, что делаешь! А эти тупые алчные скоты в Белом доме не знают, что делают, они понятия не имеют, во что нас втравливают, и я поверить не могу, что ты на их стороне!
Пероуну уже с трудом верится, что пять минут назад они говорили о чем-то другом. «Типично для тебя!» — больно царапает ему сердце. Быть может, живя в Париже, она решила посмотреть на отца со стороны, и то, что увидела, ей не понравилось. Но нет, лучше так не думать. Все нормально, все идет как положено. Они всю жизнь спорили, и всегда — о мировых проблемах. Он присаживается на табурет у стойки, жестом приглашает ее сесть рядом. Но она этого словно не замечает: скрестила руки на груди, лицо непроницаемо. За годы профессиональной практики он привык отвечать на гнев пациентов усиленным, утрированным спокойствием и мягкостью, но с Дейзи такой номер не проходит — эта его манера только сильнее ее злит.
— Послушай, Дейзи, если бы это зависело от меня, войска к иракской границе и близко бы не подошли! Сейчас не самое лучшее время развязывать войну с арабским миром. Тем более мы так и не придумали, что делать с палестинцами. Но война будет, и будет независимо от того, что скажет ООН и что скажет правительство. Никакие демонстрации тут не помогут. И есть у Саддама спрятанное оружие или нет его — тоже неважно. Вторжение будет, и в военном смысле оно не может не кончиться победой. Саддаму придет конец, придет конец одному из самых отвратительных режимов в мире, и я этому только порадуюсь.
— Ага. На место Саддама придут американские снаряды, обычные иракцы будут гибнуть так же, как сейчас, но тебя это порадует — значит, все прекрасно!
— Подожди минутку… — говорит он, пораженный несправедливостью ее слов и резкостью тона. Но она его не слушает.
— И ты воображаешь, что мы что-то выиграем? Да нас возненавидит весь арабский мир! Все эти молодые арабы, которые не знают, чем себя занять… Да после такого они все поголовно станут террористами…
— Об этом волноваться поздно! — перебивает он ее. — Через афганские тренировочные лагеря уже прошли сотни тысяч молодых арабов. На твоем месте я бы порадовался, что хотя бы с этим покончено!
Произнося эти слова, он вспоминает, что Талибан был ей ненавистен, так что этот упрек необоснован, и спрашивает себя: к чему все это? Ожесточенный спор, повышенные тона, передергивание в полемическом запале — к чему все это? Почему бы просто не позволить ей думать, как она хочет? Зачем ссориться? Но он уже не может остановиться: кровь его кипит, несмотря на обманчиво спокойный тон, а страх и гнев, затмевая мысли, влекут его к схватке. Что ж, они будут сражаться — во имя армий, которых никогда не видели, о которых почти ничего не знают.
— Значит, будут другие! — отвечает Дейзи. — И когда в Лондоне начнутся взрывы, ты пожалеешь о том, что защищал войну!
— Если я защищаю войну, придется тебе согласиться, что ты защищаешь Саддама!
— Что за гребаная чушь!
Ругательство из ее уст поражает Генри — и в то же время его охватывает прилив какой-то дикой радости, словно бремя, давившее его весь день, наконец-то скинуто с плеч. Дейзи побледнела: в неярком кухонном свете на ее лице четко проступают несколько веснушек. Она больше не склоняет голову набок, как обычно во время споров, нет, сейчас она яростно смотрит ему прямо в лицо.
71 
