Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
163 
— Мойте руки, — сказал Ричард. Через несколько минут добавил: — Мойте попы. — Еще через несколько минут: — Мойте шеи. — И так далее.
Ричард в Америке; старик Ричард в Новом Свете. Это было, как если бы он остановился, как тогда, у обочины восьмиполосной автострады, выбрался из… нет, не из «маэстро», а из его предшественницы, некогда белой подержанной «прелюдии» — выбрался, чтобы сменить колесо, поправить съехавший вбок груз на багажнике, открыть капот и проверить (или просто осмотреть) грязные внутренности в клубах пара. И вот там, на обочине, Ричарда вдруг поразило (на переднем сиденье неподвижно застыла Джина, а малыши сидят сзади в своих детских креслицах), что он единственное живое существо в этом беспощадном пейзаже, ревущем так — о боже, — будто с миллиона живых существ резко сдирают миллион пластырей. «Я — просто ходячий анекдот, — подумал он, — причем с бородой». Это место принадлежало не голому и дрожащему человеческому существу, а целеустремленным стотонным грузовикам.
— Чистите зубки, — сказал Ричард. Через несколько минут: — Наденьте носки. — Еще через пару минут: — Не забудьте тапки. — И так далее.
Когда дети были уложены, Ричард пошел на кухню, налил себе норвежского «каберне», чтобы запить кусок какого-нибудь животного, который можно приготовить на гриле. Время от времени на кухню заходила Джина в халате, с убранными под пластиковую шапочку волосами и с маской на лице. Это было нормально. Теперь Джина работала четыре дня в неделю; у них было больше денег; Джина решила, что этим летом они всей семьей отправятся в отпуск, и уже листала глянцевые брошюры турагентств. Это было нормально. Джина больше не была женой писателя, потому что Ричард больше не был писателем. Он не думал, что она его бросит: во всяком случае, пока. Они вместе входили в великое сообщество вконец измотанных жизнью людей.
— Губы у мальчишек, — сказал Ричард. — Вообще у детей. Они всегда немного припухшие. Как будто они играют на трубе. Полагаю, со временем они немного огрубеют.
Все нормально — и знаете, почему он так решил? Позже, когда Ричард заканчивал свою отбивную, а Джина — свою овсянку или какую-то другую кашу, он снова принимался читать «Человек слова. Жизнеописание и эпоха Ингрэма Байуотера», а она снова бралась за «Финансовое состояние Бельгии», в мойке капала вода, за окном сгущались сумерки, и в какой-то момент они вместе зевали. Ничего слишком чувственного или откровенного — зевота, передающаяся как зараза. По своему опыту, из вороха унаследованной информации, Ричард знал, что нельзя подцепить зевоту от того, кого не любишь. Он подхватывал ее зевоту. А она — его. Теперь их сексуальная жизнь ограничивалась этим. На содрогания челюсти откликались расширяющиеся ноздри; протяжная дыхательная судорога отвечала негромкому стону удивления. Не слишком откровенно и не слишком широко. Но вполне явный обмен зевками. Скромное зевотное проявление любви.
Джина пошла спать, а Ричард направился в свой кабинет, спеша воспользоваться комнатой, на которую у его жены были другие планы. «Ричард Талл. ГВИН БАРРИ». Он перечитал первый абзац, и в глазах защипало от грусти и гордости. Этим утром был один неприятный момент, когда Ричард позвонил в психушку справиться о Гильде Пол. Ему ответили, что она уже выписалась. Но потом выяснилось, что ее просто перевели на свободный режим. Гильда по-прежнему оставалась психологически неуравновешенной. И ее по-прежнему считали психологически неустойчивой. Вторая и последняя хорошая новость, ожидавшая Ричарда по прибытии из Америки, заключалась в том, что Энстис, его преданная секретарша из «Маленького журнала», не взяла, как все думали, долгожданный отпуск, чтобы в одиночестве отправиться на остров Малл, а пошла домой и покончила с собой.
О, этот литературный портрет покажет всем, на что способен Ричард как журналист! Давайте начистоту: Ричард собирался пойти на любые ухищрения, держась как можно ближе к запретной черте. Ричард закурил и заправил в машинку новый лист бумаги. В приливе вдохновения, озарения, несущего с собой бесконечное множество новых мыслей, он бойко принялся печатать:
Стр. 1 ГВИН БАРРИ Р. Талл
Дыхательные пути чистые — дыхание не нарушено. Пациент уже может пожимать руку врача, и отсутствует парез мышц. Ретроградная амнезия поначалу заставила предположить более серьезную внутричерепную травму, но теперь сознание пациента стабилизировалось. Голос его пока слаб, но речь внятная. Отделение реанимации с его капельницами и питанием через трубочку осталось позади. Последствия травмы серьезные, но из отделения интенсивной терапии Гвина Барри уже перевели.
163 
