Последние отзывы

  90  

Голый, он подошел к видеоуголку. Нажал на пульт. Потом погрузился в холодную кожаную глубину большого вращающегося кресла. На экране медленно возник застывший в стоп-кадре женский торс. Стив осмотрел его наметанным глазом: под грудью были видны синеватые шрамы — следы работы хирурга. Женщина, как и смотревший на нее мужчина, была совершенно одна. Но Стив был девственником. Дитя джунглей никогда не делал этого. Когда он смотрел порнофильмы, ему иногда приходила в голову мысль, что он пытается понять, кому хочет причинить боль.

Скуззи нажал кнопку воспроизведения. Женщина на экране сорвала с себя рубашку, обхватила груди руками с длинными наманикюренными ногтями и сильно сжала.

Через три дня фингал Ричарда перестал экспериментировать с цветовой гаммой: испробовав желтый и фиолетовый цвета, он остановил свой выбор на черном, а Ричард наконец принял решение. Встав из-за кухонного стола, он пересек коридор. На полу в гостиной Мариус показывал Марко карточный фокус. На Кэлчок-стрит уже опускались осенние сумерки, мебель превращалась в трудноопределимые очертания, и звук шагов прохожих чудесным образом плыл над улицей… Ричард знал, что карточный фокус потребовал от Мариуса большой подготовительной работы. С колодой в руке он минут на пятнадцать удалился в ванную. Однако теперь все было готово. Мариус собирался рассказать историю. Для успеха карточных фокусов — а чтобы добиться успеха в этом деле, этим занятием, как и всеми прочими, нужно заниматься постоянно, — немаловажное значение играют длинные эффектные представления с сюжетами, не менее запутанными, чем сюжет «Крошки Доррит» Диккенса. (Где, если вы припомните, описывается, как некто завещает деньги младшей дочери брата опекуна любовницы своего племянника — Крошке Доррит.) Причем разработка сюжета в этих историях тяготеет к прустовско-джойсовской архитектонике. Фокус Мариуса был старым, довольно простеньким и всем известным. Но Марко его не знал. Фокус назывался «Четыре валета», и в нем рассказывалась нехитрая история городских страстей.

— Вот четыре валета. Видишь? — сказал Мариус, показывая Марко четверку валетов, под ними скрывались три «подсадные» карты (девятка, пятерка и тройка — обычные «простолюдины»). — И вот они решили ограбить дом.

— Наш дом?

Впившийся глазами в карты Марко периферийным зрением заметил, что в комнату вошел папа и остановился возле двери. Джина сидела у окна и вязала, ее ноги перекрещивались под таким же острым углом, как и ее вязальные спицы.

— Нет. Вот этот дом, — сказал Мариус, показывая на оставшиеся сорок пять карт. — Один валет пошел в подвал, — Мариус сунул первую «подсадную» карту под колоду и продолжал: — Второй валет пошел на первый этаж. Третий валет — на второй этаж. — Вторая и третья «подсадные» карты последовали за первой. Мариус помолчал, раздумывая, а потом сказал: — А четвертый валет идет на крышу смотреть, не едет ли полиция. — И он достаточно умело положил всех четырех валетов, плотно сложенных как одна карта, поверх колоды. — Марко смотрел как загипнотизированный. — И тут приезжает полиция. Уи-уи-уи-уи. Тогда валет, который на крыше, кричит остальным: «Полиция!» И они все бросились бежать наверх. Первый валет, второй, третий, четвертый.

Плечи Мариуса обмякли — напряжение его отпустило.

— Превосходно, — сказала Джина.

Мариус скромно улыбнулся и поднял глаза на Марко, встретившись с его умоляющим взглядом.

— А что потом? — спросил Марко.

Ричард переступил с ноги на ногу. Он тоже думал об одной истории — о рассказе Хорхе Луиса Борхеса «Алеф». О волшебном устройстве, алефе, которому было известно все, как «Всезнайке». Об ужасном поэте, который выигрывает большой приз, получает огромную премию за свою ужасную поэму. «Поразительно, — пишет рассказчик, — однако моя книга „Карты и шулеры“ не получила ни одного голоса». Ричард прислушался к бессвязному блюзу, звучавшему у него в голове. От него было никуда не деться.

— Что «потом»? — спросил Мариус.

— Что было потом? — спросил Марко.

— …Ничего!

— Полиция их поймала? Что они украли? Куда побежали?

— Марко!

Да. Марко, как всегда, был в своем репертуаре. Марко. Такой не похожий на Мариуса, который прочно стоял на ногах в этом мире, который постоянно отыскивал и устанавливал различия (это кайма, а то бахрома; это выступ, а это карниз; это царапина, а это ссадина), который уже присоединился к величайшему предприятию человечества — классификации. Ричард знал о классификации все. Сегодня днем, собираясь начать рецензию всего на один абзац, посвященную семисотстраничной биографии «Л. Г. Майерс. Позабытое», он целый час листал свой потрепанный тезаурус в поисках какого-нибудь забавного синонима к слову «большой». В самый разгар этих поисков позвонила Гэл Апланальп. «Ты не поверишь…» — начала она. А вот Марко поверил бы всему. Он страстно стремился верить всему. Он всегда хотел, чтобы истории не кончались. Один молодой невропатолог высказал осторожное предположение, что Марко плакал по ночам оттого, что повествование во сне обрывалось, или оттого, что сны заканчивались.

  90